Юрий Морозов - Если бы я не был русским

Но главный апокалипсис — в душах, он и в том, как полагает автор, что слово «нравственность», скорее всего, будет забыто в следующую «эпоху».

В главе «Полнолуние» автор затронул почти все проблемы 80-х. Вот сбежавший от неуёмного храпа хозяина квартиры, где обитает Серафим, он бредёт по ночному кладбищу. Кстати, здесь впервые в литературных опусах Юрия Морозова появляется подобие некоего «призрака» без лица в бесформенной одежде, который является знаком «мира иного». Какого? Это будет загадкой вплоть до романа «Догоняющий ночь». А пока Серафим бредёт по кладбищу, где повсюду блики, лунные тени, ангелы с отломанными крыльями… и разверзается бездна. Вполне реальная «целина», вспаханная бульдозерами. Здесь скоро пройдёт магистраль, помчатся авто по костям. Автор замечает: «Мы и так уж проехали бульдозерами по своему историческому прошлому, по культуре, науке и пр. Одной дорогой, одним ангелом больше или меньше, что это сейчас изменит?» «В королевстве тотального вранья почти невозможно докопаться до правды, и от этого меня охватывали приступы некрасивого, не интеллигентного бешенства».

Но вот веет «сквозняк демократии», подрастают, как грибы на поляне, партии, в том числе и «Русский союз», куда органично вливается Жорка Аверьянов. Другие ещё по-старому сидят в «кочегарках». Именно там зародилось явление, названное позднее «Вторая культура». Дворники, работники котельных ещё в 70-е частенько были стопроцентными интеллектуалами, поэтами, буддистами, позднее и рок-музыкантами… Вот и Серафим попал в «кочегары». На огонёк, поговорить до утра, кто только не заходил — русофилы, русофобы, христиане, кришнаиты… Заходил и один бывший «афганец», поразивший «котельное общество» своей откровенной и ужасной песней об ужасных делах. Спев её, он «забивал косяк» и «молча уходил куда-нибудь в ночь». Но, как я уже отметила, всё менялось тогда так быстро. И в отличие от Серафима, рокеры долго голов не ломали над вопросами купли-продажи. И ещё не остыли струны от обличительных песен про «мальчиков-мажоров», как они уже сами засели на телемостах, за круглыми столами в приличных домах: «Рокеры вышли из подвалов, на них пошёл спрос, и какие там, к чёрту, идеалы, когда за один концерт по пол-«штуки» отстёгивали»…

«Никто, и сами рокеры, не заметили, как из авангарда прогресса довольно быстро превратились в развлекательное шоу, доступное даже домохозяйкам». И вот постепенно вырисовывается «герой нашего времени»:

«Герой нашего времени — монстр. У него нет ни тяги, ни потенции к положительному герою и нет способностей или смелости хотя бы притвориться им и осмелиться надеть на себя его светлые одежды».

В беседах о роке Серафим отмечает, что «этимологическое сочетание «русский рок» для меня адекватно американской балалайке»… Он подробно анализирует этот тезис. Впрочем, споры «котельного общества» заводят лишь в тупик, как и всякие споры. Очень интересны сентенции героя на разные темы. Например, о творчестве: «Он по себе знает, что творчество… это… интимное противостояние перед миром, Богом, красотой — интимное не создание, но угадывание того, что незримо реет в пространстве везде и во всём и нужно только медиумически преклонить к этому эфиру своё забубённое ухо…» «С течением времени Серафим стал замечать, что рокеры всё меньше говорили о своих, пусть смутных, идеалах, а всё больше о съёмках клипа и ТВ, о гастрольных поездках, гонорарах, авторских правах и посещении ВААП».

В целом общество во всех своих слоях двигалось в мир культа денег, славы, поиска удовольствий, куда оно успешно прибыло ныне, расплатившись душевной пустотой, «фабрикой звёзд» и прочими «достижениями»…

«А Серафим бродил один, что во все времена считалось довольно опасным занятием».

После оставления навсегда своей трудовой вахты в котельной Серафим написал «Сарказмы» («творчество заурядного русского кочегара»). Это произведение в произведении. Цитировать его бесполезно, потому что пришлось бы воспроизводить целиком. Заглавие говорит само за себя. Этот вид юмора чёрен, точен, во многом коренится «в Хармсе», столкновения со знаменитыми именами только с виду злобны, они не против них, а против трафаретов мышления… В общем, читатель Юрия Морозова достаточно умён, чтобы разобраться самостоятельно, а другим всё равно не объяснишь.

В «демократической кутерьме» вышла в свет книжка Серафима: «Книга стояла на полке книжного магазина во всей своей безобразной простоте и трогательной беззащитности. Каждый мог взять её и надругаться над ней, и каждый мог не взять её и тем самым надругаться тоже»…

Серафим получил деньги за книгу и, несмотря на многообещающие свидания с Линой, Юлией-Аделаидой, покинул город, продолжая искать успокоение своей мятежной души и никому, в том числе и ему, неведомой правды, уехал с «белыми братьями» в горы. Но и здесь оказалось всё то же. «И что за невезение Серафиму! Куда не ткнётся — всё одно и то же: инстинкты, комплексы да голый фрейдизм…» Встреча с другом-художником и другом друга в красном галстуке и чёрном пиджаке (отличительные особенности членов «Русского союза» в романе) в «Погребке», расчувствовавшегося за водкой при воспоминаниях «нищего прошлого», окончилась ссорой и дракой, 15 сутками отсидки Серафима, но не «приятелей». Милиция отнеслась к ним «с пониманием», к этим «тупоголовым жидоморам», как их окрестил Серафим.

И вот накопилось в душе его столько, что, украв в своей бывшей школе пистолет, натренировавшись стрелять по свечкам, задумал Серафим хлопнуть на «их» митинге главу «Русского союза». Но и террор не удался, потому что главой-то оказался Жорка Аверьянов. А Лина, стоявшая в толпе совсем рядом, поцеловала Серафима. Бежит Серафим оттуда под крики «Вся власть Союзу!», теряет пистолет. Весна. Набережная. Литейный мост. Полёт с моста в бездну. Только вспоминает Серафим, что он умеет хорошо плавать.

Покоя Серафим Бредовский не находит и в монастыре, где он было умиротворился и начал трудиться в тишине и на лоне природы во славу Божью. Ведь бежал он из города без документов. Пришлось уйти.

И вот добрёл он до деревни Удово. Крохотной деревушки, а когда-то бывшей большим селом на 120 дворов. Жили нынче тут несколько старух, Володька-глухой да мальчонка Костя. Поля давно поросли сорными травами, а дороги размыли дожди… Описание того, как живёт Удово и его оставшиеся поселяне, мы, а вернее автор, нашёл в рассказе Серафима, оставленном в домишке, где тот жил некоторое время. Рассказ назывался «Володька-глухой». Послал автор рассказ редакторше М. в её журнал «Секс и национальное самосознание». Рассказ не напечатали, зато прислали абсурдный ответ, более абсурдный, чем жизнь в деревне Удово, где разрушились не только дома и коровники, но и нравы, традиции, вера.