Журнал «Новый мир» - Новый мир. № 5, 2002

«Неправославная свобода в России не выстоит и опять не удержится».

Валерий Подорога.Гибель Twinpeaks. Заметки по поводу события. — «Отечественные записки», 2001, № 1.

11 сентября глазами философа. Cм. также: Славой Жижек,«Добро пожаловать в пустыню Реального!»; Дмитрий Голынко-Вольфсон,«Террор символической растерянности»; Андрей Дмитриев,«История с географией»; и другие материалы об 11 сентября в журнале «Искусство кино» (2002, № 1).

Анна Политковская.Как жаль, что вы этого не видите! Россия, конец второго года президентского срока: телевидение [ «ТВ-6»] делают на радио [ «Эхо Москвы»]. — «Новая газета», 2002, № 7, 31 января.

«Во время передачи в студии [„Эха Москвы“] появляется Григорий Явлинский. Лидер „ЯБЛОКА“ в ударе, как всегда в минуты подполья (? — А. В.) и опасности (?? — А. В.)…»

Григорий Померанц.Распадающаяся Вавилонская башня. — «Вестник Европы». Журнал европейской культуры. Главный редактор Виктор Ярошенко. 2001, том III.

«Не случайно Телемская обитель (на воротах которой написано „Делай что хочешь“) обернулась колымским лагерем смерти».

Николай Пономарев.Смертная казнь как предмет мифологии. Быть лишенным жизни — свободный выбор преступника. — «Независимая газета», 2002, № 11, 25 января.

«…Смертная казнь — это результат добровольного и абсолютно сознательного выбора человека, решившегося на совершение тяжкого преступления…» Автор статьи — юрист.

Борис Пушкарев.От двуглавого орла к… двуглавому орлу. — «Посев», 2002, № 1.

Август 1991-го сделал возможным завершение 88-летнего революционного цикла в России, который начался с введения конституционной монархии в 1905-м и закончился принятием нынешней конституции в декабре 1993-го.

Виталий Пушкарев.40-е: становление «черного» рынка. — «Посев», 2002, № 1.

«Как свидетельствуют документы наркомторга, основной сферой, где растраты и хищения приняли в период войны лавинообразный характер, была государственно-кооперативная торговая сеть, включая отделы рабочего снабжения (ОРСы)…»

Вячеслав Пьецух.От Кюстина до наших дней. Фрагменты. — «Вестник Европы», 2001, том III.

Пьецух. Кюстин. Россия.

Станислав Рассадин.Время Окуджавы? — «Новая газета», 2002, № 2, 14 января.

«Как злосчастный автор статьи „Шестидесятники“, напечатанной аккурат накануне начала 60-х, не устаю повторять: термин, которому я нечаянно дал ход, не поколенческий. Шестидесятничество — псевдоним времени, его общих надежд и прозрений, в чем были равны и старик Паустовский (но не „старуха“ Ахматова!), и фронтовик Окуджава, и дитя ГУЛАГа Аксенов».

«У Смелякова, поэта, чтимого Окуджавой, есть стихотворение „Хорошая девочка Лида“ — о любви мальчика к девочке; подчеркиваю, ибо метафоры таковы, словно речь о любви Народа — к Вождю, к Сталину (что, кстати, было по-своему дерзко, хотя советская власть, трижды сажавшая Смелякова, это пропустила). „На всех перекрестках планеты / напишет он имя ее. / На полюсе Южном — огнями, / пшеницей — в кубанских степях…“». В книге «Русская литература: от Фонвизина до Бродского» (М., 2001) Рассадин упоминает о смеляковском синдроме заложника, когда человек отождествляет себя с теми, кто отнял у него свободу.

Михаил Ремизов.Утопия конституции. — «Русский Журнал»

«Безразличие „народа“ к празднику конституции можно, конечно, отнести на счет тривиальной аполитичности. Но по-моему, вернее увидеть в нем признак здорового государственного инстинкта. <���…> Рационализировать конституционный скепсис масс можно при помощи хорошо известного аргумента: конституция представляет собой тавтологическое описание уже существующего единства, а не его фундамент, как это пытаются представить. <���…> С равным успехом и мы, читая преамбулу своей конституции („Мы, многонациональный народ Российской Федерации… принимаем Конституцию Российской Федерации“), можем задать вопрос: а откуда взялся этот „многонациональный народ Российской Федерации“, если Российская Федерация как государство определена актом принятия настоящей конституции? <���…> Наибольшая смысловая опасность состоит именно в этом: принять идею конституции всерьез. То есть увидеть в конституции государствообразующий акт. Ведь в таком случае тавтологическое самоописание национально-государственного единства рискует предстать в качестве его последнего основания. Конституционное мышление лишает нас возможности артикулировать доправовые, то есть настоящие, основания политического сообщества. Если говорить о действующей Конституции РФ, то она делает просто не-мыслимыми некоторые решающие для нашей исторической судьбы вопросы. К примеру, вопрос о разделенном положении русских как нации… С этим связана возможность очень мощного кризиса легитимности национального государства. Кризиса, от которого нас спасает только дремотная недоверчивость нашего „народа“ и его глухота к проповеди конституционализма».

Михаил Ремизов.Апология предвзятости. — «Русский Журнал»

«Словом, „политкорректность“ в своей завершенной форме видится мне онтологически подрывной практикой, стратегией деконструкции реальности. <���…> Сколько ты ни строй дорожек для инвалидных колясок, наш технический универсум все равно является проекцией здорового тела. Его паутина сплетена вокруг вполне определенной антропологической структуры. Вполне определенный человеческий тип, предполагаемый как нормальный, нависает здесь из каждого угла. Нет никакой проблемы усмотреть скрытую дискриминацию (по отношению к людям/„существам“ с иными базовыми параметрами) во всех аспектах функционирования этого мира. Но устранить возможность этой дискриминации можно только одним путем: уничтожив его».

«Западный культ меньшинств — это не культ цветущей множественности, а культ расколотой целостности», — пишет Михаил Ремизов в другой статье на ту же тему («Общество жертв» — «Русский Журнал» ),полемизируя, в частности, с Александром Тимофеевским-младшим).

Леонид Романков.Человек пиршественных столов. — «Вышгород», Таллинн, 2001, № 6.

«Однако, как впоследствии выяснилось, ее (И. В. Щеголевой. — А. В.) воспоминания носили довольно специфический характер. Когда я спросил ее о писателе-обэриуте Олейникове, она тут же ответила: „Как же, как же! Я его прекрасно помню! Однажды мы остались с ним вдвоем в одной из комнат в Союзе писателей, он обнял меня и повалил на пол. Когда я с трудом от него отбилась, он спокойно встал, почистил колени на брюках и хладнокровно заметил: „Не беспокойтесь, Ирина Валентиновна, я пошутил“…“»