Михаил Попов - Паническая атака

— Что-то не так? — спросил, надеясь услышать недовольное: «Да все в порядке, просто техника барахлит».

Толстуха вырвала из пасти принтера разрисованную бумажку и подошла ко мне, глядя носом в пол.

— Неважно дело, да? — еле выдавил я.

— Да, можно и так сказать. Тут вот небольшая нисходящая депрессия.

— А что это значит?

— Доктор вам все объяснит.

Я побрел с первого этажа, где крутил педали, на второй, стараясь не слишком шататься из стороны в сторону.

— Жаль, — сказала Анна Владимировна, посмотрев бумажку.

— Что там такое? — спросил я пересохшими губами.

Она наморщила лоб и забросила на него свои огромные очки.

— А боли вот здесь, за грудиной, не отмечали?

— Нет.

— Очень даже может быть, что это так называемая безболевая ишемия. Вот этот участок кривой на графике говорит, что сердечная мышца в определенный момент голодает. Ей не хватает кислорода. Обычно это дает болевое ощущение за грудиной. Жующая, режущая боль, понимаете?

Я был оглушен собственными вопросами. У меня — ишемия?! Да с какой стати?! За что?!

— И что теперь делать?

Видимо, выражение лица моего было таково, что врач сразу кинулась щадить мои нервы:

— Процесс еще в самом начале. С этим живут десятилетиями.

— Какой процесс?

— В артериях, питающих сердце, откладываются шлаки, образовываются так называемые склеротические бляшки. Просвет артерии суживается, и в момент напряжения приток крови становится недостаточным. Придется немного следить за нагрузками, не делать резких движений.

Ничего себе — во что же это превратится моя жизнь! Учитывая, что эта «небольшая» депрессия возникла в тот самый момент, когда я… в голове у меня трагически зашумело.

— После определенного возраста, в районе пятидесяти, ишемическая болезнь сердца довольно частое явление.

Это она старается меня успокоить. Это у них такой врачебный метод, я еще по книжке Трешкур заметил: «Если вам поставили диагноз мерцательная аритмия, знайте, что вы не одиноки». Странный метод. Как будто мне должно стать легче, если я узнаю, что еще очень многие мучаются такой же хворью.

— В моем возрасте такое часто встречается?

— Да, конечно, причем многие просто не знают, что у них артерии забиты, отсюда и внезапные смерти. А вы знаете.

И странно — мне стало легче.

— А может…

— Может, может техника ошибаться. Не исключено, что ничего там у вас и нет. Болей вы ведь не ощущаете.

— Но…

— Есть только один стопроцентный способ выяснить состояние ваших артерий — коронароангиография. — Она отвела взгляд в сторону. — Но это довольно дорого.

По дороге домой я зашел в книжный на Русаковской. Купил книжку об ИБС. Полупопулярную. Провалившись дома в кресло, углубился. Тошнило от самого факта, что я вынужден теперь примерять к своей жизни рецепты инвалидного поведения. Оказывается, нельзя мне отныне резко вставать, поднимать самые нетяжелые тяжести, бегать; баня, выпивка — все нельзя! Книга настаивала на выхолощенном, убогом составе питания, но, насколько я понял, не гарантировала, что соблюдение всех этих правил заметно удлинит мою жизнь. Все время теперь мне следовало таскать с собой лекарство. Приступ стенокардии мог схватить меня даже всего лишь оттого, что я вышел из теплого дома на мороз. Причем в моем случае приступ этот даже не предупредит меня соответствующей болыо. Короче, умереть я могу в любую секунду. Положение не просто ужасное, но еще и дурацкое. Осторожничать совершенно, судя по всему, бессмысленно, плевать на все эти ограничения — смертельно опасно.

Когда я дошел до последней степени тоскливого раздражения, раздался телефонный звонок.

Тесть:

— Ну что, аритмия?

Откуда этот жилистый черт все знает?!

— Н-да, Петр Михалыч, она.

— Сколько их у тебя?

Удивительно, но я сразу сообразил, о чем речь.

— Тринадцать. В сутки.

Самодовольный хохот на том конце провода.

— А у меня шестьсот пятьдесят. И уже двадцать лет. Было триста.

Опять он меня срезал. Обошел по всем пунктам. Никогда и ни в чем я его не превзойду. Интересно, если я попаду под машину, чем он мне ответит? Залезет под танк?

— Налей себе стопарик и наплюй на все.

Собственно, у тестя этот совет подается к любой жизненной ситуации, и его личный пример доказывает, что совет этот почти всегда правильный. Но я не послушал старика.

К моменту появления Ленки я был человек без лица.

— Что с тобой?!

— Три буквы, — черно пошутил я, но по лицу супруги было видно — она не верит, что мне весело.

— Что?

— ИБС.

Ничуть не утешающие утешения. Впрочем, Ленка недолго донимала меня, видимо понимая, что скорбные сетования — подбрасывание топлива в костер. Скучный вечер. Купленная книжка прочитана дважды — от одной бумажной корки до другой — в поисках путей спасения от описываемой напасти. Наскреб несколько обнадеживающих деталек, а в общем труха.

Через два дня я отправился в Петроверигский переулок, в уже знакомое здание. С сумкой, где лежали тренировочные штаны, шлепанцы и майка, зубная щетка и т. п. Книжки господина Бьюкенена «Смерть Запада» и К.Селы «Мазурка для двух покойников».

Поднявшись на свой этаж, побродив по нежилым коридорам, добрался до «Отделения 1». Первый, кто попался мне навстречу, — Юрий Соломин. Вернее, его тень. В изможденном человеке, чуть подволакивающем ногу и держащемся бледными руками за края полотенца, переброшенного через шею, непросто было узнать «мистера неброское обаяние». Мне польстило, что я там же, где Соломин. Он посмотрел на меня с особенным, как мне показалось, вниманием. Был ли он польщен моим соседством, честно скажу, не знаю.

В четырехместной палате я обосновался один. Телевизор, холодильник, умывальник. Чисто, тихо. В последний раз я лежал в больнице лет двадцать пять назад, в вильнюсском гарнизонном госпитале. Там было не хуже. Если я, представим, умру тут, то на Страшном суде под предусмотренной там присягой буду утверждать, что все медицинские учреждения в России времен моего там пребывания были в похвальной исправности. И военные, и гражданские.

Только переоделся и повалился на койку, появилась мой лечащий врач, Людмила Владимировна, до чрезвычайности напоминающая поведением и внешностью Мальвину, так я и буду ее дальше называть. Я рассказал ей мою историю теми же фразами, что и тетеньке в приемном покое, но лечь не удалось, погнали меня «по специалистам». Опять УЗИ, глазное дно, рентген и даже гастроскопия. Ну, кровь из пальца, как водится.

И вот после того как я поковырялся в их тощем, но, в общем, пристойном обеде и все же добрался затылком до подушки, принесли некую бумажку, которую мне следовало подписать. Оказывается, эта моя коронарка не такой уж веселый аттракцион. При проведении ее происходит 0,1 процента инфарктов, чуть поболее инсультов и, что совсем забавно, смертей. А если все это суммировать? Почти полпроцента шансов сломать себе шею на этом опыте со своим здоровьем. Болей же нет! Может, их нет потому, что в артериях ничего нет? Я сообщил о своих сомнениях Мальвине, она удивленно и, как мне показалось, презрительно пожала плечами.