Михаил Попов - Паническая атака

Но, не войдя внутрь, не разберешься. Спрошу у него у самого.

Хозяин кабинета встретил меня таким же проникающим взглядом, что и в прошлый раз. В движениях его было нечто факирское, я и позавчера обратил на это внимание, только не назвал правильно. Одной рукой он махнул в мою сторону, и пиджак, джинсы и рубашка начали сами сползать с меня; другой рукой он извлек откуда-то (как и в первый раз, я не заметил откуда) большую бумажную простыню. Я дал себе слово, что во время следующего посещения нарочно присмотрюсь.

Я улегся на покрытую лежанку, опять выставив нос, лоб, губы в прорезь. Пока на ноющую спину налипали присоски вакуумного массажера, я для чего-то представил себя на пляже, я фотографируюсь, вставляя физиономию в прорезь специального щита. Интересно, что там изображено, на этом щите? К какому образу относятся теперь мой вылупленный лоб, разноздренный нос и губы расстегаем? К Гераклу или к червяку? И кто фотограф?

Заработала лечебная машина и как бы сразу отсосала все глупости, плававшие на поверхности сознания. Правда, по существу этот перевернутый доильный аппарат не помогал. Тревога, страх и тоска лишь колыхались на своих местах, не ослабевая. Но я решил, что отчаиваться здесь не нужно, перетерплю, отнесусь как к налогу на предстоящий разговор о высших реальностях и самых современных техниках их достижения. Незаметно я перешел от первоначального, чуть ехидного недоверия к доктору Екименко к преувеличенной вере в его креативную методу, на которую он мне намекнул в прошлый раз. Конечно, если «высшее» есть, — а ведь абсолютно не верить в это просто недоумочно, — должны быть люди, которые сыскали пути проникновения в него и способы контактов с ним. И почему так уж трудно поверить, что мне может повезти встретить такого человека? Надо верить, Михал Михалыч, надо верить! Уж, кажется, в том, что это главная твоя беда, ты сто раз убедился.

А что Екименко человек незаурядный, просто бросается в глаза. Сразу две ассоциативные тени ткнулись ко мне. Гоголевская и китайская «Как он усовершенствовал часть свою», в смысле кабинет. И что-то из, по-моему, «Чжуан-цзы»: доктор Екименко настолько научился проникать взором сквозь оболочку явлений, что в стоящем за окном глупом березовом дереве рассмотрел его рябиновую суть. Это даже больший подвиг, чем в рыжей кобыле увидеть вороного жеребца, что описано было у древнего китайского автора. Это колыхание тонких культурных пластов во мне в момент процедуры я отнес тоже на счет особенного екименковского влияния. Я хотел верить, что адепт новой духовности поможет мне. и верил, верил, со все большей легкостью и широтой верил в это.

Щелкнул тумблер. Поцелуи в спину прекратились. Можно было подниматься. Я подошел к вешалке, снял с нее свои штаны. И услышал сзади:

— Вам что-нибудь говорит имя Бойков?

Горло у меня пережал ось само собой. Я просипел — что, и сам не знаю.

— На мой взгляд, эго поразительный человек. Лучшей книгой я у него считаю «Оглянись и улыбнись!». «Счастье возможно!» — слишком, думаю, сложна для того, чтобы с нее начинать… Вот как при помощи самых простых примеров доказывается, что помочь себе может каждый. Нужно только захотеть.

Последний раз так быстро я одевался, наверное, в армии, в карантине, когда наш сержант тренировал с нами подъем-отбой. Навыки с тех пор поистерлись, да и сама гражданская одежда позаковыристей армейской формы, но за двадцать секунд я справился и, не говоря ни слова этому кретину, который не может отличить березу от рябины, вылетел вон из идеально чистого, прекрасно оборудованного кабинета.

Деньги я сунул медсестре, дежурившей у входа в этот салон высоких помыслов.

Я хохотал над собой, я над собой издевался. Ты, иронист и недоверщик, попался на кусок тухлятины. Это до чего же надо дойти, чтобы поверить, будто бы Бог может работать на пару с каким-то доильным аппаратом! У моей души — какая бы она ни была — нет вымени! Я был изобретателен в самобичеваниях, и самоехидство мое было остроумно, но вместе с тем я со все большим ужасом ощущал, что ни одна из ног моего личного черта-мутанта не сошла с меня. Копыто тоски чувствовалось сильнее всего. Ну, хорошо, раскусил я шарлатана, но что теперь делать? Кроме того, может, он и не шарлатан вовсе. Статься может, что его лекарства кому-нибудь и помогают. Лекарство не виновато в том, что кому-то кажется дурацким и ничтожным. И выздоровевшему плевать, что кто-то, мнящий себя сильно высоколобым, считает его лекарство обязанным не действовать. Тут высоколобость и ум оказываются далеко не одним и тем же. Ведь умнее быть здоровым и не задумываться, почему он здоров, чем видеть всю нелепость лекарственного средства и мучиться. С другой стороны, человек ведь может хотеть себе мучений. Мучений как высшей реальности. «Страдать, молиться, верить и любить». Но сначала обязательно «страдать».

Я внимательно, насколько был в настоящем состоянии в силах, всмотрелся в себя. Хочу страдать?! Тут надо, по всей видимости, договориться, что имеется в виду. Есть виды страдания, которые очищают, взрослят, возвышают. Но есть, вне всякого сомнения, и те, что уродуют и убивают. Страдания бессмысленные, ни к чему не ведущие. Пытка, гарантированно заканчивающаяся смертью, вот самый простой пример. Взять хотя бы зараженного бешенством. (Да выгони ты, наконец, эту собаку!) Самое в этой проблеме главное, что страдающему в момент страдания никогда не известно, какому виду муки он подвергнут — плодотворному или изничтожающему. Хотя, может быть, в этом-то и весь смысл. Если бы человек знал, что мученья его гарантированно пропадут сами собой через какое-то время, то они тут бы и пропали, превратившись просто во временную болезненную неприятность. Ну вот что сейчас происходит со мной? Что за причина этой депрессивной тоски?

Мысль остановилась, сделала несколько шагов назад и ухнула в колодец, до краев налитый тьмой.

Депрессия.

Словно в ответ на это свистящее словцо, тоска так сдавила то, что я считал своей душой, что я зашатался, сделал неловкий шаг в сторону и оперся о ствол дерева.

Конечно, конечно же одновременно с ужасом и странным облегчением понимал я и будто бы широкими жестами освобождал неожиданную находку от слоев лукавой упаковки: до свидания, великолепные кардиологи! прощайте, самоуверенные гомеопаты! бывайте, боговдохновенные костоправы! Всех вас я беспокоил зря, просто все эти месяцы я подсознательно уворачивался от своего жутковатого жребия, искал планидку поприятней. На страницах прочитанной мною медицинской и знахарской литературы слово «депрессия» попадалось, и часто, но я каждый раз его обруливал, отгоняемый неосознаваемым страхом. И вот теперь столкновение в лоб.