Наоми Френкель - «...Ваш дядя и друг Соломон»

А вот и Адас возникла на пути Йошко. Она идет ко мне, несет, вероятно, продолжение своего рассказа. Ну, а Йошко по привычке, увидев красивую девушку, останавливает телегу. Йеменец, ноги которого болтаются, свисая с телеги, дремлет. Смеется Йошко, Адас отрицательно качает головой. С того дня, как Амалия умерла, она ни разу не посетила ее могилу. Я откладываю перо. Мне еще предстоит закончить свой рассказ.

Дорогой дядя Соломон, сегодня получил твое письмо. Ты пишешь, что Адас рассказ свой завершила, и Рами также внес свою лепту в запись нашей истории. Ты пишешь, что не читал еще наши письма ибо занят своим рассказом. Потом, когда мы все завершим свои писанины, ты прочтешь всё сразу, в один присест. Если требуется открыть все карты, так тому и быть! Откровенность между нами должна быть полной. Этот мой рассказ, надеюсь, – последний в нашей истории.

Все, о чем я хочу теперь рассказать, случилось со мной в один из отпусков, который я провел в отцовском доме в Иерусалиме. Отпуск завершился, и я вернулся на военную базу в Синай.

Встретил ее в военторге в Эль-Арише. Поначалу обратил внимание на ее рост. Это была высокая, широкоплечая, с округлыми бедрами девушка, с темными, коротко остриженными волосами. Форма, влажная от пота, прилипла к спине. С бутылкой «колы» в руке, я направился купить ножи для бритья. У прилавка толпилась уйма солдат, так что невозможно было продохнуть. Шум давил на ушные перепонки. Я стоял в очереди позади нее. В одной руке она держала чемодан, в другой – тюбик с кремом для лица. Спросила, сколько стоит крем, и приятный ее голос привлек мое внимание. Продавец назвал цену, и она разочарованно произнесла:

«Не хватает у меня одной лиры».

«Могу помочь в этом деле», – сказал я.

Обернулась удивленно. Я осекся. Высокая, почти моего роста, мощная девка. Большие груди, широкое лицо, толстые губы, короткие волосы почти покрывают низкий лоб, но глаза красивые – карие и горячие. Ответила просто:

«Хочешь помочь – давай!»

Дал ей лиру и коснулся ее горячей потной руки. Подумал про себя: «Зачем ей нужен такой дорогой крем, все лицо ее в веснушках, и тут крем не поможет». Поставила чемоданчик на прилавок, чтобы положить в него крем. Успел увидеть там трусики и лифчик. Протянул ей бутылку «колы» и спросил:

«Хочешь пить?»

«Хочу».

Перед тем как дать ей бутылку, выпитую мной до половины, перевернул в ней соломинку. Она разразилась громким смехом, и смех ее был горяч, как и глаза ее и голос:

«Я не подозреваю тебя ни в какой болезни».

Я следил за тем, как она пьет. Нос и рот морщились при каждом втягивании соломинки, как заячьи губы. Выглядело не очень симпатично. И все же пошел за ней к освободившемуся столу. Мы присели, и я тут же хотел спросить, как ее зовут. Но закусил язык и подумал: «Зачем мне знать, кто она. Зачем вообще мне знать о ней что-либо?»

Спросил:

«Где твоя база?»

«В Балузе».

«Я могу тебя подбросить».

«Нет слов».

Вскочила с места, и ее телеса затряслись и подпрыгнули. Чемодан у нее в руке, и вся она – торопливость и движение. Если так торопится, пусть себе идет. Мне она не нужна. Я даже ощутил облегчение: лучше всего избавиться от нее.

«Если ты торопишься, ищи себе другого попутчика. Я остаюсь. Хочу поесть».

«И я хочу».

Купил я гамбургер в лепешке. Приняла она его как само собой разумеющееся. Вонзила в него жадно зубы и продолжала говорить, жуя:

«Нет у меня ни гроша. Приедем в Балузу, я возьму в долг у подружек, и мы рассчитаемся».

«Не имеет значения».

Мы прошли через большой зал к джипу. Она идет впереди меня, перекладывая чемодан из руки в руку. Хотел ей помочь, но сдержался. Она не из тех, подумал я, которые требует обхождения. Подошли к джипу. Он был окружен солдатами, ищущими попутку. Но тут мне захотелось ехать лишь с ней. Желание это было очень сильным, и я сказал солдатам:

«Не едем».

Она взглянула на меня с удивлением, извлекла чемодан из джипа. Сказала:

«Ну, так привет!»

«Погоди. Когда ты должна вернуться на базу?»

«Завтра. В восемь утра – должна быть на построении».

«Хочешь искупаться в море?»

«Потрясающая идея».

Когда я остановил джип в роще финиковых пальм, подошел ко мне паренек-араб и предложил на продажу ожерелье цвета серебра, на которое подвешена была серебряная монета с профилем Нефертити. Купил ей ожерелье. Даже не поблагодарила. Повесила на шею и сказала:

«Какая честь. Для такого ожерелья нужна ослиная шея».

Исчезла в одной из развалин на берегу и вернулась в сиреневом блестящем купальнике. Была она не красива. Купальник обнажил все ее огромное тело. Стояла она передо мной, как на соревновании на титул королевы красоты, уверенная в своей победе. Это спокойствие и уверенность в себе производили впечатление. Указала на железный ржавый столб, воткнутый в песок, вероятно, оставшийся от какого-то разрушенного дома, криво упирающийся в небо, и со смехом сказала:

«Смотри. Ржавый столб хочет выдать себя за дерево».

Вдруг я подумал, что с момента, как с ней встретился, ни разу не подумал об Адас. Взял девицу за руку и потянул к морю. Она была, как рыба в воде, отличная пловчиха, ныряла и выпрыгивала, совершала разные кульбиты, и соленая вода стекала с ее тела. Ну и я кувыркался. Давно не ощущал такого раскрепощения и радости. Она ныряет в моих объятиях. Груди ее горячи и мягки даже в холодной воде. Не отталкивает меня, разрешает вести себя с ней свободно. Тут меня посещает сердитая мысль: «Она из тех, которой можно сразу же овладеть, которая готова дать любому. Ведь даже имени моего не знает, как и я – ее имени». Резко повернул к берегу. Для меня игра кончилась. Но она плавает намного лучше меня, доплыла до берега быстрее и скрылась в развалине, чтобы переодеться. Вернулась спокойная и удовлетворенная, расчесывая волосы. Купленное мною ожерелье повесила на шею поверх формы, ботинки не зашнурованы. Спросил ее:

«Почему ты не зашнуровала ботинки?»

«О, лейтенант, ты, оказывается, тоже один из тех, кто весьма строг с людьми».

«Кто у тебя еще такой?»

Села на песок, расставив ноги, зашнуровала ботинки. Все, что она делает, – делает просто, как само собой разумеющееся.

«Один из таких наш старшина. Строг, как ты. Читает нам длиннющие речи: «Все зависит от шнурков и пуговиц. Судьба государства. Шнурок и пуговица на месте – все армия на своем месте. Разум в армии идет через шнурок и пуговицу к рассудку»».

Опять рассмеялась своим громким заразительным смехом. Вскочила на ноги, а я все еще смеюсь:

«Доводит вас этот старшина?»

«Не меня. Он ведь ниже меня на полторы головы. Хочет меня наказать, должен глядеть на меня снизу вверх, а я гляжу на него свысока. От этого статуса он отказывается».