Мирон Изаксон - Жены Натана

Два сына у Рины и Натана – Шломо и Шахар. Обоих они послали учиться в закрытые интернаты в Англии. «Здесь им терять нечего. Только, может быть, мать будет печалиться несколько дней», – сказал мне тогда Натан. Трудно понять, когда он говорит правду, а когда говорит, чтобы ошеломить. Не знаю, говорит ли он и со своими детьми так жестко и безапелляционно. Я редко видел его сыновей, но Шломо всегда казался мне молчуном или чем-то испуганным, а Шахар, быть может, по молодости, беспрерывно болтал с матерью. Натан же все расспрашивал их об учебе и пытался устроить между ними соревнование по знанию истории.

Но теперь сыновья заграницей, и Натан продолжает заниматься своими делами и различными развлечениями. Время от времени я встречаю его с Риной и выслушиваю их обычные короткие разговоры. Он продолжает покупать и коллекционировать мебель, храня ее в разных домах и на складах. Списки своих «принципиальных» вопросов жизни он неустанно пополняет, и я понятия не имею, сколько их у него уже накопилось. Много времени он уделяет выяснению разных деталей своего детства. «Нет более важного дела, чем мое детство, – обычно говорит Натан. – И одного я больше всего боюсь: своей похожести на отца. До сих пор я об этом не думал, но теперь я нахожу, что слишком на него похож. Я любил отца. Но некоторые вещи мне в нем не нравились и даже отталкивали. Теперь я нахожу их у себя: запах его, когда он вставал со сна утром. И то, как он дремал во время заседаний, и то, что я, как он, не могу побриться начисто, хотя люблю гладко выбритое лицо. Отец мой боялся оставаться один, и в доме, и вообще по жизни. Пока в этом отношении мне все равно, но, быть может, и этот страх проявится во мне».

Увеличивающаяся схожесть с отцом сбивает Натана с толку, словно бы он внезапно начал считать года своей жизни по-иному. Впервые, насколько мне известно, он говорит на деловых встречах о страхе заболеть. До сих пор он подшучивал над своим здоровьем и жизнью, которая, как он полагает, «будет короткой», теперь же эти страхи усиливаются, и ему не до шуток. У меня такое впечатление, что Натан сейчас больше уделяет внимания жене, звонит ей время от времени вечером из офиса и договаривается о встрече. В последнюю неделю он даже не упоминал о новой жене. Рина же своего мнения не изменила и все еще считает, что надо попытаться найти эту еще одну жену: «В конце концов, я ведь не убегаю. В любой момент мы можем вернуться в прежнее положение – к жизни вдвоем. Но теперь вместо покупки еще участка земли, вложи деньги в новую жену».

Вчера скончался один из сотрудников компании Натана. На этот раз Натан одним из первых посетил дом покойного. Людей там было немного, не более чем приходили к покойному в дни его жизни. Об ушедшем я мог бы сказать: «Умер хозяин дома, умер и дом его, а бездомные мертвы давно». Раньше я довольно часто занимался сочинением сентенций такого типа. У меня еще хранятся старые тетради или отдельные листы с записями. Но теперь я остерегаюсь этих сентенций, даже если они достаточно искусны. Лучше мне концентрироваться на отчетах о текущих событиях, а не на всеобъемлющих оценках. В общем-то оказалось, что у покойного почти не было близких и знакомых. Много лет он работал в компании Натана, но о его личной жизни и человеческих связях мы ничего не знали. И все же, как это может быть, что человек умер, и в дом его пришло так мало людей? Я заметил, что всегда стараются найти близких человека, когда приближается смерть или же сразу после его кончины. Даже разведенную жену привели к постели умирающего. А она ведь не встречалась с ним долгие годы, ибо не ощущала к нему любви и желания близости. Посадили ее у его смертного ложа. И в роли последней его любви она глядела на него и улыбалась. Когда мне рассказали, это показалось мне весьма странным, но, быть может, я ошибаюсь, удивляясь тому, что ее привели к этому человеку, у которого не оказалось ни близких, ни друзей.

Натан пришел выразить соболезнование. Все остальные, в основном, были знакомыми усопшего. И я в их числе. Вижу, как Натан задерживается у входа в дом со своим помощником Узи, который разворачивает перед ним карту. Кажется, они упоминают названия в Африке. Узи пытается убедить Натана, что стоит посетить некое место, а тот спрашивает, что там такого важного. Узи извлекает из портфеля два письма, достаточно длинных, и кладет их на карту Африки. Натан внезапно переводит взгляд на меня, оставляет Узи, и, не поздоровавшись со мной, говорит: «Предпочтительно подняться с тобой в квартиру, Меир. Ты лучше меня разбираешься во всех этих церемониях. Хорошо, что ты здесь. С Узи я бы далеко не дошел. Быть может, лишь до Африки».

Смеется: «Тебя, Меир, я знаю с момента, когда ты родился. Твой отец даже был компаньоном моего отца в каком-то деле».

Мы входим в дом, поднимаемся по ступеням в квартиру. Натан жмет присутствующим руки и одновременно разглядывает картину на стене, спрашивает, когда она была написана, затем садится, достает снимки, раскладывает их стопками на столе, находит фото покойного и пытается определить, работал ли тот у него в то время, когда был сделан снимок. Он задает его разведенной жене несколько вопросов и склонен согласиться с большинством ее ответов. Встает, листает книгу и соображает, нужна ли его помощь. «Вы всегда сможете обратиться к Узи или Меиру», – почти провозглашает он.

На улице его ждет женщина – водитель машины. Он предлагает мне ехать с ним. Во время поездки он впадает в дремоту, вдруг просыпается и говорит женщине-водителю и мне: «Сегодня для нас не важны люди или страны, только деловые фирмы. Когда-то все силы бросали на создание государств, а сейчас именно фирмы решают все. Только ими следует овладеть, и только с ними интересно вести борьбу. Вернулись мы в ситуацию до создания государств».

Я предпочитаю не реагировать и даже не рассказываю ему о некоторых проблемах, которые беспокоят меня по работе. С тех пор, как он возложил на меня ответственность за развитие неиспользованных участков земли, принадлежащих компании, я ни разу ему не отчитался. Он не требовал от меня деталей, что весьма на него не похоже. Машина останавливается у моего дома. Затем продолжает свой путь без меня.

У дома Натана ожидает группа его сотрудников, несколько компаньонов, жена Рина в коротком черном платье, сын Шломо, оркестр в четыре трубача, и два певца, одетых явно не по-местному. Смотрит Натан на них всех и улыбается. Никогда не пугался неожиданностей. Что плохого в праздничном сборе всей этой компании у порога его дома? Он, очевидно, тут же высчитывает в уме цену всего этого мероприятия и выгоду, которую может из него извлечь. Он просит громким голосом присутствующего тут опытного газетного фотографа сделать как можно больше снимков, чтобы от этого «хоть что-нибудь осталось». Затем подходит к жене и целует ее. Рина ворошит длинными своими ногтями его чисто вымытые волосы вокруг лысины. Сын присоединяется к ним, и они фотографируются втроем. Приближаются трубы, и все поют вместе. Братия собралась к обеду. Все хвалят Рину за оригинальную расстановку столов на улице и отличные дорогие блюда. Натан берет несколько булочек, просит Рину наполнить его тарелку едой и упрекает ее за то, что не принесла к столу его любимый сорт зелени. Тем временем прихожу и я, ибо обнаружил на дверях моего дома прикрепленную записку – срочно прийти к дому Натана и Рины.