Дон Делилло - Имена

Миссис Хелен терпеливо слушала, как я пытаюсь спрягать трудные глаголы. Она читала мне лекции о тонкостях произношения и переносе ударений, о правильности употребления той или иной формы в различных ситуациях. Мы сидели за чаем, с тиснеными бумажными салфетками около чашек. Мне казалось, что язык в ее понимании служит большей частью для обмена взаимными любезностями и лишь изредка — для выражения чувств и мыслей. Мы ели английское печенье и беседовали о ее семье. Телекс в противоположном углу выстукивал цифры из Аммана.

Я поймал себя на том, что просматриваю англоязычные газеты в поисках сообщений о насилии, убийствах и самоубийствах. Отправляясь на неделю-другую куда бы то ни было, я поступал подобным же образом, отыскивая в местных газетах ежедневные отчеты о деятельности полиции. Я поймал себя на том, что пытаюсь связать имя жертвы с названием города или улицы, где было совершено преступление. Инициалы жертвы — и первую букву или буквы в названии места. Не знаю, зачем я это делал. Я не искал секту, я даже не выбирал из уголовной хроники только убийства. Меня устраивали любые преступления, любые происшествия, привязывающие жертву к определенному месту, лишь бы совпадали буквы.

Я снова перестал пить, на сей раз в Стамбуле. В Афинах я бегал с Дэвидом каждый день.

В гигантском зале, больше всего похожем на вместилище пустоты, мы сидим с документами наготове — точно в любой момент кто-нибудь, облеченный властью, может заинтересоваться тем, кто мы такие, и если он застанет нас врасплох, дело кончится худо.

Терминалы в обоих концах пути полны проверочных инстанций, которые мы должны миновать, и это порождает в нас чувство замкнутости, собственной ничтожности и обнаженности, всегда непривычное, сколько бы раз мы ни предпринимали такое путешествие — трудоемкое продвижение сквозь толщу процедур, категорий и иностранных языков, а не беззаботный визит на солнечный Восток, как нам метилось. Наше опрометчивое решение гонит нас через паспортный контроль, проверку службой безопасности и таможню, из-за него мы проходим в металлоискатель и отдаем багаж на рентгеновское просвечивание, заполняем декларации, получаем талоны на посадку и высадку, храним в памяти номер рейса и места, время отправления и прибытия.

И что толку говорить себе, как я делал уже сотню раз, что это всего лишь очередная командировка, подумаешь, эка невидаль. Всего лишь очередной аэропорт, очередная страна, все те же летучие кресла, документы на въезд и выезд, разрешения и удостоверения.

Перелеты напоминают нам о том, кто мы. Благодаря им мы осознаем свою современность. Это процесс, выключающий нас из мира и отчуждающий друг от друга. Мы скитаемся среди постороннего шума, снова и снова проверяя билет, посадочный талон, визу. Нас преследует ощущение, что мы в любой миг должны будем покориться силе, стоящей за всем этим, неведомой власти, которая скрывается за процедурами и непонятными нам языками. Эти гигантские терминалы воздвигнуты ради испытания душ.

И потому, когда ночной самолет из Афин доставляет тебя в Бомбей, ты не удивляешься при виде людей с автоматами, стервятников, присевших на багажную тележку у края летного поля.

Все это мы предпочитаем забывать. Мы разработали сложный комплекс приемов для очищения памяти. Тут мы все единодушны. И, выйдя на улицу, обнаруживаем, как легко это нам дается, стоит лишь нырнуть в столпотворение красок, ярких одежд и многочисленных смуглых лиц. Но переживание не становится менее глубоким оттого, что мы решаем забыть его.

Под вечер я шел с Анандом Дассом по улицам близ моего отеля. В мягких сумерках, одетый в тенниску с эмблемой Мичиганского университета и вытертые джинсы, он выглядел погрузневшим. Когда мы переходили улицы, он обязательно брал меня за руку, и я гадал, почему это воспринимается так естественно. Неужто водители здесь еще безрассуднее греческих? Я был вялым от недосыпа, только и всего, и это, наверное, не ускользнуло от его внимания.

— Присмотреть за мелочами. В основном, побеседовать с людьми. Мой шеф уже запустил механизм.

— Значит, это новая территория, — сказал он.

— Южная Азия, и так далее. Здесь будет региональная штаб-квартира, отдельная от афинской, когда все наладим.

— Но вы не будете наезжать сюда регулярно.

— Вам нужен слушатель? Чтобы поговорить о жизни и путешествиях Оуэна Брейдмаса?

— Именно так. — Со смехом, схватив меня за руку. — Этот человек напрашивается на то, чтобы его обсуждали.

— Сколько раз вы с ним встречались?

— Он у нас жил. Три дня. После этого были еще три письма. Я не знал, что так за него волнуюсь. Но я перечитываю его письма опять и опять. Жену он очаровал. Худшего полевого руководителя я в жизни не видел. Вот вам Оуэн. Он роет как любитель.

Мы прошли мимо кучки американцев в кроссовках и желтых халатах, с бритыми головами. Они стояли под киноафишей, у грузовика с громкоговорителем и раздавали буклеты. Что я мог сказать? Лысые головы и пятнистая кожа придавали им глубоко изумленный вид, точно они были поражены тем, кто они есть, тем, что они реальны и находятся тут. Льющаяся из динамика музыка — флейта и монотонное пение — пробивалась сквозь шум моторов и выхлопные газы машин, среди которых было много такси с желтым верхом.

— Что вы преподаете?

— Греков. Моя тема — изучение эллинистических и римских влияний на индийскую скульптуру. Не слишком значительная, но любопытная. Статуи Будды. Я очень увлекся статуями Будды. Хочу съездить в Афганистан посмотреть Будду Великого Чуда.

— Не хотите вы ни в какой Афганистан, Ананд.

— Это переходный Будда.

— Вы знаете, на кого вы сейчас похожи.

— Оуэн в Лахоре. Я говорю как он, да? А в те края вы собираетесь?

— Я везде бываю дважды. Один раз — чтобы составить себе ложное впечатление, второй — чтобы усугубить его.

— Хотите с ним повидаться? Я вам дам адрес.

— Нет. Только тоску нагонять.

— И все-таки возьмите адрес. Он поехал в Лахор изучать надписи на языке хароштхи [27] Хароштхи — древнее письмоарамейского происхождения, употреблявшееся в северо-западной Индии, Афганистане и Туркестане (300 г. дон. э. — V в. н. э.). .

Я попытался выжать из себя какую-то шутку. Ананд засмеялся, схватил меня за руку, и мы поспешили через дорогу к Вратам Индии, где под вечер собирались люди — уличные музыканты, нищие, торговцы сластями и фруктовыми напитками.

— Так есть у вас вообще планы?

— Мне кажется, я одинаково готов и отправиться почти куда угодно, и остаться на месте.

— Чудная у вас профессия. Анализ риска. Ваш здешний агент будет очень занят. Поверьте.

— Мне нравится представлять, как мне скажут: «Западная Африка». Я вовсе не уверен, что согласился бы. Но мне импонирует ее необъятность. Необъятность самой земли, необъятность возможностей. Поразительно, какой открытой стала моя жизнь. «Подумайте», — скажут мне. Но думать-то не о чем. Вот что странно.