Йенс Шпаршу - Комнатный фонтан

Я взглянул на Штрювера. Он смотрел прямо перед собой, вперив взгляд в закрывшуюся дверь. (За дверью — голоса. Мальчик: «Папа, а кто это был?» Папа: «Никто. Придурки».)

Степенно мы спустились по лестнице. Штрювер не произнес ни звука. Я ограничился сдержанным «ммм…».

Личное обаяние и мастерство — это, конечно, замечательно, но старые списки могли перечеркнуть все это одним махом. Они таили в себе неведомые опасности. Кто знает, чем нынче зарабатывает себе на хлеб (на импортную «вату»!) этот, судя по всему уже бывший, гидробиолог.

Кого еще мы обошли за этот день, я уже толком не помню. Мы действовали теперь не по списку, а наобум, отдав предпочтение тактике выборочных, точечных визитов. Штрювер заявил об этом радикальном изменении курса, едва мы вышли на улицу. После поражения, сказал он, постигшего нас на самой начальной стадии, необходимо найти принципиально другой подход. Сейчас не время заниматься разбором полетов. Если начать выяснять, кто прав, кто виноват, можно погубить все дело. Мы просто пойдем вперед, а там посмотрим — вдруг нам повезет. И нам, как будто, действительно начало везти…

Через два дома от места нашего позора нам наконец улыбнулась удача: мы долго и безнадежно звонили в какую-то квартиру на пятом этаже и уже собирались было уйти, как вдруг перед нами широко распахнулась дверь, и мы услышали мужской голос:

— Заходи, братва!

К голосу прилагался мужик, который теперь повернулся к нам спиной, будто приглашая нас следовать за ним, и устремился в глубь квартиры. Хотя «устремился» — неправильное слово, скорее здесь подошло бы какое-нибудь другое выражение, потому что мужик едва передвигал ноги, крепко держась за стенку, будто шел не по узкому коридорчику, а по краю обрыва.

От него несло пивом.

Штрювер замешкался.

— Ну, где вы там застряли? — услышали мы снова голос хозяина, который тем временем благополучно добрался до гостиной. Войдя в комнату, мы как раз застали тот момент, когда он усадил себя в кресло. Сфокусировав свой взгляд на нас, он сделал некое движение рукой, которое со стороны выглядело так, словно он пытается разрезать затхлый воздух в своей комнате пополам, при этом строго по горизонтали.

Судя по вектору движения, он хотел таким образом обратить наше внимание на наличие дивана, что, видимо, можно было интерпретировать как приглашение сесть.

Мы сели.

Беззвучно работал телевизор, на экране которого быстро сменялись картинки. Какое-то развлекательное шоу.

Штрювер достал свою визитную карточку. Насколько я понял, он хотел тем самым сказать, что зайдет в другой раз, в более подходящее время. Мужчина взял карточку. При этом он весь вытянулся в струнку. Карточку он держал двумя руками. Со стороны казалось, что он не столько ее держит, сколько сам держится за этот клочок бумаги, чтобы сохранить равновесие. Он изо всех сил старался поймать взглядом разбегающиеся буквы. Спустя какое-то время он кивнул. Вид у него был очень серьезный. Потом он посмотрел на нас. Снова кивнул. Отложил визитку в сторону. Я незаметно поднял ее с пола, куда она улетела со стола. Тут я заметил, что хозяин начал заваливаться на бок. При этом ни один мускул не дрогнул у него на лице. Он по-прежнему смотрел прямо перед собой. Я подумал, что сейчас нам придется поднимать с пола и его, но он сохранял устойчивость. Смысл этой фшуры, как я догадался чуть позже, заключался в том, что он хотел достать свой бумажник.

В конце концов после некоторых манипуляций он медленно, но верно извлек портмоне из заднего кармана брюк и вывалил все содержимое на стол: проездные билеты, мелочь, одна фотография и какой — то чек. Пошуровав, он нашел то, что искал. Это оказалась карточка, каковую он протянул Штрюверу. Тот коротко посмотрел на нее и осторожно положил на стол, бросив в мою сторону многозначительный взгляд. Хозяин вручил нам свою кредитку.

Штрювер поднялся и сказал, что мы, к сожалению, должны уходить, потому что у нас, мол, назначена другая встреча, и пообещал обязательно зайти в другой раз.

— Ладно, валяйте, — разрешил хозяин. — Только смотрите, уговор дороже денег! Я жду!

Я прилип к своему месту, на меня навалилась жуткая усталость. Хозяин молча указал нам на дверь, используя при этом простую систему знаков: ткнув пальцем в сторону коридора, он согнул затем указующий перст крючком, что должно было, видимо, означать «прямо и направо».

Спускаясь по лестнице, Штрювер сказал, обращаясь скорее к себе, чем ко мне:

— Всему есть свой предел, который нельзя преступать из этических соображений.

Я почувствовал прилив благодарности к нему. Все это время я мучительно пытался представить себе, в каком состоянии мы бы застали меня еще несколько месяцев назад, если бы надумали нанести мне визит. Быть может, мы застали бы похожую картину. Только еще и с Пятницей в придачу. Ужас! Нет, лучше не думать…

Остаток рабочего дня не принес никаких дополнительных ощутимых результатов. Заглянули еще в одну квартиру в том же доме, первый этаж. Открыл мужчина в ночной рубашке, причем практически сразу. В глаза бросалась болезненная округлость отдельных участков тела: первое, на что падал взгляд, это гладкая яйцеобразная макушка, отвлекавшая внимание от редких седых волос и уступавшая по своей значительности только внушительному животу, очертания которого угадывались под ночной рубашкой. Не успели мы и рта раскрыть, как колобок решительно заявил:

— Я уже сто лет из принципа ничего не подписываю и ни во что не вписываюсь.

Он застыл в выжидательной позиции.

— А если мы пришли вам сообщить, что вы выиграли в лотерею миллион, господин… господин Хайнрих (Штрювер стрельнул взглядом в сторону таблички у дверей), что тогда?

— Все равно не подпишусь!

Дверь захлопнулась.

Не так резко, но столь же безуспешно закончился поход к чете пенсионеров на первом этаже соседнего дома. Они вышли к нам оба, хотя основные переговоры вела жена. Муж стоял у нее за спиной. Оттуда, с тыла, он все время подавал какие-то знаки. Всякий раз, когда его супруга что-то говорила, он комментировал ее высказывание разнообразными способами: то пошлет нам извиняющийся взгляд, то закатит глаза к потолку, то скорчит рожу, то еще что — нибудь. Со стороны могло показаться, что он работает тут сурдопереводчиком. Потом жена развернулась и ушла. Старик изготовился повторить ее маневр, но напоследок все-таки успел нам сунуть руку и попрощаться как с боевыми товарищами.

— Херберт! — раздалось призывно из недр квартиры.

Херберт небрежно махнул рукой в сторону скрывшейся супруги и поспешил тихонько затворить дверь.

Штрювер посмотрел на меня. Прямо как Юлия! Я знаю эти взгляды — стрельнут в тебя так, что потом сто лет в себя приходить будешь… Как будто я виноват в том, что мои соотечественники так себя ведут!