Эфраим Баух - Завеса

Цигель как-то и не обратил внимания, при всей своей бдительности, что однажды жене Дине какое-то туристское агентство по телефону предложило экскурсию, от которой трудно было отказаться, и она вместе со старухами и младшим сыном уехала на север Израиля. А старшего сына не отпустили на конец недели из армии.

Так был произведен тайный обыск в квартире Цигеля. Рассматривали каждую бумажку.

В заграничный паспорт Цигеля вклеили невидимый глазу кусочек магнитной ленты, которую можно видеть лишь через красную линзу.

Небольшую пуговичку микрофона спрятали в спальне.

Обнаружили тайник, сделанный явно по-любительски, и в нем – значительную сумму долларов. Но в расчете на годы работы сумма была возможной.

Видели гуляющими вместе Цигеля и Ормана.

Начали и на Ормана собирать материал.

Так он оказался весьма популярным в спецслужбах по обе стороны.

У Ормана было особое умение чувствовать событие в абсолютно несобытийном месте, каким является, положим, салон или спальня.

Вообще-то, Орман ощутил чужой запах профессионального любопытства в доме. Но запах этот так быстро растаял, что все это показалось ему отрыжкой паранойи. Правда, он был уверен, что все, им написанное, попадает в руки КГБ. И тревога всегда соседствовала с ним по ту сторону от жены и постели.

Он и сам не мог понять, как рискнул тогда поехать с делегацией ученых в Россию, ворочающуюся под звездой хаоса и развала.

А разговор его с Цигелем в аллее пальм был действительно записан тем самым лунатиком, который демонстративно, с наушниками в ушах, вынырнул из-за деревьев и прошел мимо них.

Чутье Ормана не подвело, но аналитическое начало оказалось ослабленным.

В один из выходных дней, делая уборку в квартире, жена Дина испуганно окликнула Цигеля из спальни:

– Быстро иди сюда.

– Что случилось?

– Вчера я уронила мелкие деньги. Монетки закатились под кровать. Хотела сейчас их извлечь оттуда, смотрю, какая-то пуговичка приклеена к спинке кровати, и так незаметно…

– Не смей трогать, – вне себя заорал Цигель. В глазах у него потемнело.

– Что с тобой? – удивленно спросила Дина и тут же прикусила язык. Цигель жестом приказал ей: молчи. В памяти его возникло лицо генералиссимуса из сна, на воротнике мундира которого отсутствовала пуговичка.

Дикая мысль вкралась в голову: все пуговички мундира вождя, по сути, микрофоны, вот потеха.

Цигель тряхнул головой, пытаясь отделаться от этого наваждения.

Вышли в скверик, у дома. Сели на скамью.

– Вероятнее всего, – сказал негромко Цигель, оглядываясь, – за каждым из работников на секретной военной базе следят. Лишь неделю назад мы все проходили проверку на детекторе лжи. Ничего страшного. Старайся лишь не разговаривать в спальне.

– И это все?

– Боюсь, что они засекли, когда ты прикасалась к пуговке.

– Но как они могли сюда без нас пробраться?

– Дура. Это же проще простого. Ладно. Ничего не случилось.

Первым делом, оставшись наедине в квартире, Цигель проверил тайник с деньгами. Все было в порядке. Какой же он молодчина, что успел все вывезти в Хельсинки. Сомнения не было, за ним вели слежку. От четкости этой мысли его прохватило. Долго не вылезал из туалета.

Что делать? Уже более года прошло после посещения Хельсинки. Никто его не трогал, ни со стороны «хозяев», ни, тем более, с израильской стороны. Может быть, эта его выдумка о том, что всех работников прослушивают, вовсе и не выдумка, пытался он себя успокоить.

Страх не проходил. В какой-то миг он почувствовал, что зуб на зуб не попадает. Сел писать письмо с просьбой о немедленной помощи, которое обычно посылал на особый почтовый ящик, но тут же его изорвал в мелкие клочки, затем их сжег. Поехал на море. По дороге выбрал какой-то совсем заброшенный телефон-автомат, набрал всегда для него спасительный номер. Обычные звонки незанятой линии били выстрелами в висок. Никто трубки не снимал.

Выйдя из воды, почувствовал, как его трясет, хотя жара была тяжкой и с трудом выносимой. Паника не проходила.

По сути, пришло время годового отпуска. Попросить его, как обычно. Если не дадут, значит, все – ловушка захлопнулась. Могут не выпустить в аэропорту: у них есть какие-то знаки.

Примчался домой. Долго и придирчиво рассматривал заграничный паспорт. Ничего не нашел.

Попытался снова спокойно и дотошно обдумать ситуацию. По сути, ничего у него нет. Ни одной бумажки, шифровального блокнота, фотоаппарата. Вспышка из-за занавеса в ресторане «Три богатыря» снова пробуравила висок. Но о таком развитии событий он просто отказывался думать. Это было бы просто безумием.

Следует, быть может, пойти на прием к русскому послу, с которым познакомился во время одной из встреч с выходцами из России, выложить ему все, как на духу, попросить о помощи?

Эта мысль несколько взбодрила Цигеля, как некий крайний ход. А пока, все же, не стоит пороть горячку, продолжать жить и работать, как будто ничего не случилось. Он мог лишь позавидовать наивности жены, которая так и ни о чем не подозревала.

После этих событий прошел целый год спокойной работы, и все произошедшее стало как-то блекнуть, забываться, терять остроту.

До кануна субботы, 10 ноября 1995 года, когда в 18.30 – Цигель успел заметить время на циферблате приборной доски автомобиля – на тесной, забитой народом, улице Ротшильда в городе Ришон-Ле-Цион, он был остановлен полицейским, проверяющим водительские права. Полицейский попросил Цигеля выйти из машины. Водители других остановленных машин оставались в кабинах. Когда Цигель вернулся в машину, там сидели два незнакомых, молодых, очень вежливых человека. Приказали Цигелю следовать по дороге, которую они ему укажут.

Цигель привел машину к какому-то дому. Приказали остановиться. Ключи отдал одному из молодых людей, который показался ему более симпатичным и отзывался на имя Одед. Цигель тут же перевел в уме это имя на русский: «Поддерживающий».

В доме не было лифта, и, поднимаясь по лестнице при поддержке молодых людей, Цигель неожиданно вспомнил, как в синагоге Берг истово молился. «Что это была за молитва?» – спросил его Цигель позднее. «Бейн амейцарим», – ответил Берг, – «Между теснин». Это молитва – вопль: «из глубин взываю к тебе, Святой, благословенно имя Твое, спаси мою душу из теснин, в яме она, на грани исчезновения, даже о смерти ее никто не узнает».

Перед глазами Цигеля, спотыкающегося о ступеньки стояло безликое пятно израильского шпиона в Дамаске, который все же дожил до седин, наслаждался на старости лет семейной жизнью, детьми и внуками, потому что израильтяне всегда старались вызволить своих шпионов.