Журнал «Новый мир» - Новый мир. № 11, 2002

— Двойной бифштекс с пюре, салат «Лето». Да, борщ, конечно! И сметаны в него, Марин, не жалей. Хлеба, бутылку «Аква минерале»… — Обернулся: — А тебе чего взять?

Первым делом по инерции я пожал плечами. Володька вспылил:

— Иди тогда сам выбирай!.. Сидит мнется… Все в темпе делать надо. Так и промнешься и сдохнешь, как муха осенняя.

— Ух ты! — в ответ огрызнулся я. — Образами выражаться умеешь!

— Чего? — Володька не понял, нахмурился угрожающе.

— Да нет… так… Удивляюсь.

— Не удивляйся, а говори, что есть будешь. Вот, — он сунул мне под нос лист бумаги в целлофановой оболочке, — первое, второе, третье. — И пошел к ребятам.

Медленно остывая от стычки, кривя губы, я стал просматривать ассортимент блюд, теряясь под насмешливым взглядом ждущей за стойкой девушки. Она была симпатичная, моложе меня, на вид какая-то очень свойская, и от этого мне становилось особенно неловко.

Вообще, честно говоря, не нравился мне этот первый рабочий день. Будто голым вытащили из родной постели и выгнали на улицу, заставили бегать, делать гимнастические упражнения, смешить защищенных надежной одеждой прохожих. Хотя, впрочем, надо перетерпеть — это просто начало. Так было и в школе, и в армии, и в деревне. Вначале всегда не по себе, всегда неуютно, неловко…

Поползав невидящими от обиды глазами по столбикам, я в итоге, сделав голос непринужденным, заявил:

— А, давайте то же, что и тому, предыдущему. Чего мудрить…

— Хорошо. — Девушка кивнула, стала быстро писать. — Присаживайтесь, вам подадут.

Из сидевших за столом прежде всего бросался в глаза Макс. Короткая по бокам и сзади прическа, а надо лбом закрепленный лаком в виде козырька чубчик. Над левым ухом вдобавок искусно выстрижены до самой кожи три извилистых полоски. Сначала мне подумалось, что это следы от какой-нибудь сложной операции на черепе, но чем больше я смотрел на полоски, тем они становились привлекательнее; и уже вскоре я был уверен, что без них (если б их не было) Макс сделался бы проще и малоинтересней. Как и без трех серебряных колечек в том же ухе, даже не в самой мочке, а чуть выше, где начинается загиб ушной раковины…

Макс был хорошо сложен, подтянут, подкачан и в то же время тонок и строен, как фигурист; движения небыстрые, плавные. Одежда в отличие от остальных, явно предпочитающих темные тона, пестрая, броская; из-под темно-бордового жакета выглядывала оранжевая рубашка, ворот стянут синим галстуком с меленькими разноцветными крокодильчиками… Голос мягкий, чуть с картавинкой, щеки и подбородок выбриты настолько тщательно, что не верилось, что на них вообще может появляться щетина… Да, он был привлекателен и поэтому неприятен; и я вывел скоропалительно и однозначно: пидорок.

Влад и Джон походили обликом друг на друга и на Володьку — коренастые, резковатые, в кожаных коротких куртках; единственное, чем выделился Джон, — широким розоватым шрамом во всю правую щеку от глаза до нижней челюсти. Шрам стягивал кожу, и казалось, что Джон слегка косит…

Не дотерпев, пока принесут еду и Володька пообедает, ребята снова разложили бумаги, приглушенно, наперебой, все разом объясняли:

— Ликвидируют базу, понимаешь. Сантехника, кафеля сто пятьдесят ящиков, краска разная, обои… Да вот список, гляди — количество, производитель… И за все — две с половиной штуки грина! Копейки вообще-то. Как думаешь, Вэл?

Володька взял список, стал просматривать. Тут девушка принесла поднос с борщом, салат, хлеб. Ребята, ворча, собрали документы, освободили место. Заказали девушке по чашке кофе.

— Ну, если бумагам верить, то сдают все это добро за четверть реальной цены, — с аппетитом хлебая борщ и продолжая глядеть в список, заговорил Володька. — Прижало кого-то не слабо… Купить можно, только куда это потом-то спихнуть? Надо все целиком, чтоб не возиться… А у меня таких людей сейчас нет.

— Почему нет, Вэл? — перебил Джон и подозрительно прищурил глаз, отчего его шрам сморщился гармошкой. — Помнишь, ты меня к какому-то чувачку возил, мне индулин нужен был? Где-то в Обухове у него, что ли, склад. Там, я видел же, этого по горло было. И дела у него вроде нормально шли — две машины разом грузились… Может, возьмет за шесть тысяч? Тоже оптом. Вспомнил, а?

Володька, видимо, вспомнил, потому что лицо его стало мрачным, он даже перестал борщ хлебать.

— Этот чувачок уже с полгода на Северном кладбище лежит. Да ты, — он повернулся к Владу, — его знаешь. Шурик Никитин.

— Которого прямо в каре вальнули? — уточнил тот, нисколько не оживившись.

Володька кивнул, а Джон вздохнул досадливо:

— Хрено-ово. Я рассчитывал ему спихнуть. И нам бы по куску с лишним, и он бы мог навариться неплохо.

— Увы, увы, ему уже ничего не надо. — Володька, усмехнувшись, продолжил обедать.

Борщ был вкуснющий, с кусочками хорошо проваренной, мягкой говядины, со свежей, ароматной капустой, мелко-мелко порезанной свеклой… Я не отрывался от тарелки, тем более что всю последнюю неделю питался твердой едой, и теперь с каждой ложкой чувствовал, как приятно мягчеет в желудке.

Да, я был увлечен борщом, но и старался не пропустить ни слова. Слушал, запоминал, ловил интонацию, новые для себя слова. Все это наверняка пригодится…

Словно бы что-то защипало мне пальцы. Я поднял глаза, наткнулся на взгляд Макса — он не успел его отвести, изменить — и увидел, с каким брезгливым интересом смотрит он на мои руки. Затем, заметив, что я почувствовал взгляд, отвернулся, стал якобы с большим вниманием слушать нравоучения Володьки:

— Мое мнение, парни: не стоит вам связываться с этой штукой. Вы, каждый из вас, имеет свое дело, у каждого своя… ну… специализация. Зачем распыляться? По тысяче, да, можете заработать, а в итоге потеряете раза в три больше…

Понятно, почему Макса поразили мои руки. Действительно, приятного мало. Сколько ни скреб я их мочалкой в бане перед отъездом, сколько ни выковыривал грязь из трещин в коже и из-под ногтей, но мало чего добился. Страшные руки… не руки — клешни какие-то. Пальцы толстые, кривоватые, на боковинах — наросты шелушащейся кожи, трещины, будто ножом прорезанные; на ладонях и у основания пальцев с тыльной стороны — желтоватые лепешки мозолей… Девушку такой клешней погладь, так она завизжит и пощечину влепит. Как наждачкой по ее нежной спинке…

Я убрал левую руку под стол, а правой взял ложку так, чтоб не особенно выставлять напоказ свои самые безобразные — большой и указательный — пальцы… Хм, человек физического труда.

— Нет, Вэл, ты в данном случае не прав, — перебил моего шефа Влад. — Это, понимаешь, разные вещи. Ну, я занимаюсь джинсами, это основное. А здесь, — он ворохнул стопку бумаг, — по ходу, из ничего, считай, можно баксят не хилых сделать. Чего упускать момент?