Журнал «Новый мир» - Новый мир. № 11, 2002

Вот и в аспекте любовного мифа Петровка, и Неглинная, теперь верхняя, и мост, теперь Кузнецкий, стали продлением Арбата.

Царицына родня. В последующие два века любовь частила на правый берег Неглинной, на Страстной холм, где по традиции жила родня цариц — Собакины (Большая Дмитровка, № 7), Стрешневы (на месте Собакиных) и Нарышкины (Петровка, № 28, ныне Братский корпус Высокопетровского монастыря).

Прибавить дом князя Долгорукого, несостоявшегося тестя Петра II, на Тверской (№ 5, в объеме Театра имени Ермоловой).

Прибавить дом Василия Голицына, фаворита царевны Софьи, в Охотном Ряду (на месте Госдумы) — былую архитектурную заставку Неглинного Верха перед Кремлем и Китай-городом.

Словом, в прологе нововременского мифа Кузнецкого Моста, как и Арбата, находим царскую любовь.

Новый Кукуй. А частная любовь, схватившаяся в миф, случилась на Кузнецком оттого, что там со времени Екатерины поселился дух, который вызывался древним именем Кукуй. Дух иноземчества, иной земли, изгнанник из обрусевшей, адаптированной городом Немецкой слободы. Слова: «…Откуда моды к нам, и авторы, и музы: / Губители карманов и сердец!» — легко адресовать Немецкой слободе, вложив их в сердце и в уста петровского боярина, только вчера обритого. Немецкая улица оборотилась и приблизилась французской улицей Кузнецкий Мост.

Приблизилась со сносом Белых стен, когда кварталы в самом центре города открылись загороду.

Первым офранцузился сам мост — Кузнецкий мост через Неглинную, до середины XVIII века деревянный и непостоянный. Окаменев, он, как и всякий сопрягающий стороны города мост, сделался постоянным торговым центром. Может быть, даже своеобразным торговым рядом, первым из подобных в этой местности.

Пишут, что на лишенной площадей сетке ближайших улиц и переулков была возможна только мелкая — галантерейная, съестная, винная — торговля. Мода екатерининской эпохи сделала то, что эта мелкая торговля оказалась главным образом французской.

Оба берега выше моста занимала тогда усадьба Воронцовых (с главным домом по Рождественке, № 11, ныне МАрхИ); Неглинная текла сквозь графский сад на роли частной собственности. Говорят, именно граф Иван Илларионович Воронцов отдал французам первую аренду — в служебных зданиях по уличной границе своих владений.

Французская колония столь быстро раздалась и самоорганизовалась, что попросила у Екатерины дозволения поставить близ Кузнецкого костел. Императрица отвечала было предпочтением Немецкой слободы, однако в 1791 году костел Людовика Святого заложили близко к прихожанам (Малая Лубянка, № 12).

От этого костела до другого, Петропавловского польского, — дистанция в полвека и в полкилометра по Милютинскому переулку, то есть по гребню водораздела между Неглинной и Москвой-рекой. Костелы помещаются у гребня, но на разных стоках. И вот же — младший, Петропавловский костел (№ 18), сделав лишь шаг с черты водораздела на москворецкий склон, немедленно оказывается экстерриторией: местность вокруг не выглядит как польская, вообще приходская. Наоборот, старший костел — Людовика Святого, — едва сойдя с гребня холма на склон Неглинной, попадает в соприродное пространство, доныне узнаваемое как французское. Даже стоящий на краю прихода — ареала Кузнецкого Моста — костел был его центром.

Вот что такое мифогенность территории.

В XIX веке появление иноверных престолов на Покровке и Мясницкой не сделало восток Белого города новой Немецкой слободой. А мифогенный Кузнецкий Мост сделался ею до костела.

Собрания. Знаменательно, что в пределах Неглинного Верха, на Долгоруковской улице, родился, а в середине XIX века окончательно обосновался на Софийке (ныне Пушечная, № 9) Немецкий клуб.

Шутка Антоши Чехонте: «В немецком клубе происходило бурное заседание парламента» — в тему. Кузнецкий мост — конечно, самое общественное место города.

Еще в исходе XVIII века Неглинный Верх обстроил свой фасад на сторону Кремля и Китай-города Петровским театром (будущим Большим; Петровка, № 1) и домом Благородного собрания (Охотный Ряд, № 2/1). Новые центры аристократической общественности обогатили содержание готового родиться мифа.

Благородное собрание было особенно необходимо мифу: новая иноземщина смесилась с русской патрицианской фрондой, за которую так не любила Москву Екатерина. В отсутствие палаты лордов зал Собрания — Колонный — становился центром мнений, а не только развлечений.

Другой патрицианский центр, Английский клуб — по слову Пушкина, «народных заседаний проба», — часто переезжая, оставался в пределах Неглинного Верха: Страстной бульвар, № 15, затем № 6; наконец, Тверская улица, № 21 (недавно бывший Музей революции).

На Трубе, углом Петровского бульвара и Неглинной (№ 14/29), к услугам заседающих имелся ресторан «Эрмитаж» — совладение Люсьена Оливье, изобретателя салата. Миф Кузнецкого Моста вкуснее с этим человекомифом и с его рестораном. «Издавна в нем собирались (и доныне) дворяне после выборов и чествовали своих новых избранников», — свидетельствует предводитель московского дворянства, внук Параши Жемчуговой граф Сергей Дмитриевич Шереметев.

Не случайно в пределах Неглинного Верха помещаются и обе палаты современного парламента России (из которых нижняя — вплотную к дому Благородного собрания), и Московская дума.

Конечно же, французская колония держалась разных политических сторон, и роялизм у эмигрантов, тем более у беглецов от революции, бывал в обыкновении. Но общий вывод из сложения галантереи и костела с предпарламентом сделался странный. Сделался, собственно, миф.

Кузнецкий Мост есть сумма иноземного плебейства, республиканского и роялистского, с русским патрицианством.

Сама патрицианская республика не исключает роялизма. Тому свидетельство языческий Сенат или старушка Англия, что республиканское толковище совместимо и с монархией на противолежащем холме, и с монархизмом на собственном.

Верный знак этой совместимости — сделанный Дворянским собранием выбор архитектора: не в природе Казакова оформлять фронду. Дом Собрания остался политически нейтральным.

Современная Госдума и огромна, и развернута на Кремль, но и теперь что-то мешает фронде. Только ли заграждение гостиницы «Москва»?

Характерно еще, что поначалу для собраний московского дворянства предназначался тоже казаковский зал Сената, то есть зал внутри Кремля, известный как Екатерининский. В первом проектном варианте предполагался даже заседательский амфитеатр. В осуществленном варианте заседания еще возможны, но уже на Охотном уместней кулуарные беседы и, конечно, танцы.

Колонный зал репетирован у Казакова в архитектуре тронного зала Пречистенского дворца. За именем и образом Колонного слышится и видится коронный зал. При том, что сам Пречистенский дворец был в некотором роде антитезой ветхому Кремлю — арбатской, приватно-царской антитезой.