Джулия Стюарт - Сват из Перигора

Припарковавшись у чьей-то парадной двери, по обе стороны которой красовались небольшие треноги с котелками, заполненными розовой геранью, Гийом Ладусет неспешно побрел вверх по узкой улочке, мимо запертой на замок церкви с восхитительным резным фестоном над входом. У первого же прилавка сваха остановился поглазеть на кружевные скатерти ручной работы, и, пока его тонкие пальцы перебирали стопки белых салфеток с монограммами, перевязанные полосками красной ленты, он поймал себя на мысли, что ищет комплект с инициалами «ЭФ», — но так и не нашел.

У следующего прилавка сваха неодобрительно зацокал языком, ибо выставленные на нем деревянные сабо были сплошь окутаны паутиной, сплетенной пауками еще в прошлом веке, и изъедены не одним поколением древоточцев. А поглядев на старый крестьянский инвентарь, разложенный тут же на земле, стал невольно прикидывать, подойдет ли что-нибудь из этого для ухода за фамильными овощами в замке.

Продолжая свой путь вверх по улице, Гийом Ладусет неожиданно столкнулся с одним из бывших своих клиентов еще по парикмахерской, который поинтересовался, как продвигаются дела на поприще сватовства.

— Примерно как та дюжина устриц, что покупаешь воскресным утром на Пляс-дю-Марш. Одна-две обязательно окажутся такими, что хрен откроешь, — ответил Гийом и повернул к площади.

Роясь в очередной жестянке, он откопал старый, покрытый ржавчиной дверной молоток в форме женской руки с апельсином. Владелец палатки заметил его интерес и тут же сообщил, что это оригинал — отсюда и цена. Но Гийома Ладусета потрясла вовсе не стоимость вещи, сваху поразило сходство с рукой женщины, что еще недавно лежала на подлокотнике кресла с облупившейся инкрустацией. И лишь обойдя все прилавки, Гийом вдруг сообразил, что совсем забыл о кофемолке «Пежо».

Он уже закрывал дверцу машины, но тут в мозгу его неожиданно вспыхнула картина так и не написанного письма, что ждало его на столе в кухне, и клубок змей вновь зашевелился внутри. Сваха тут же решил, что раз уж он все равно в Вилларе, то почему б ему не посетить знаменитые гроты с их блестящими кальцитовыми формациями. И это несмотря на то, что он был там уже тридцать семь раз, ибо матушка неизменно привозила сюда маленького Гийома, стоило ей лишь подумать, что у сына температура, да еще и давала взятку экскурсоводу, чтобы тот ни под каким предлогом не выпускал мальчишку из подземелья до момента закрытия. Однако лихорадка мало того что не думала спадать, но и, наоборот, усиливалась, пока Гийом в ужасе носился по сочащимся водой пещерам, пытаясь спастись от (как ему представлялось) замерзших призраков.

Спускаясь в грот по крутым ступенькам, сваха чувствовал, как прохладный, сырой воздух приятно поднимается под брючинами по ногам. Он медленно брел под просторными сводами — сокровища пещер мерцали в лучах светильников, — то и дело останавливаясь и с восхищением разглядывая на удивление тонкие сталактиты, свисавшие с потолка, точно каменные спагетти. Он углублялся все дальше, восторгаясь необыкновенными черными рисунками — творением рук доисторического человека. Но когда взгляду его предстали знаменитые полупрозрачные коричневато-желтые занавеси, свисавшие с потолка на манер простыней, все мысли Гийома Ладусета вновь обратились к женщине, которую ему так хотелось обнимать перед сном.

Вернувшись к машине, сваха решил, что писчая бумага на столе в его кухне никуда не годится, и порулил в направлении, противоположном Амур-сюр-Белль. Через сорок две минуты он прибыл в Перигё и сразу же направился в лучший papeterie [34] Магазин канцелярских товаров (фр.). во всем городе — у кафедрального собора с похожей на ананас крышей, который всегда закрывался на обед. Более часа его нос втягивал чудесные ароматы, пока сам Гийом наслаждался разнообразием цветов, форм и размеров. После он заскочил в свой любимый магазинчик мыла на мощенной булыжником улочке в старом квартале города — и неважно, что на деревянных полочках над пыльной ванной уже не осталось свободного места, — где потратил тридцать семь минут на глубокую ингаляцию. И, поскольку с полудня во рту у него не было ни крошки — кроме пикантной колбаски «мергез» и ломтика багета, съеденных на блошином рынке, — Гийом решил заодно поужинать на одной из городских площадей. Но когда официант принес десерт и сваха взглянул на bavarois framboise , [35] Малиновое желе (фр.). он не смог думать ни о чем, кроме болезненного цвета коленок Эмилии Фрэсс.

Добравшись наконец до дома, Гийом Ладусет чувствовал себя чересчур измотанным для новых уловок, лишь бы оттянуть время, — хотя и придумал пару-тройку довольно эффектных приемов по дороге в Амур-сюр-Белль. Ночь уже втискивалась в щели по обе стороны ставен, и сваха, вооружившись мухобойкой и бокалом домашнего «пино» из старой пластиковой бутылки из-под минералки «Vittel», вновь устроился за кухонным столом. Он развязал тесемку на пачке кремовой писчей бумаги, вытащил один из аккуратных листочков и, не тормозя на имени, дабы снова не сбиться с курса, принялся за письмо. Он писал, не замечая дьявольского воя москитов, и ручка его не остановилась ни на секунду. И вот уже рука Гийома выводит подпись в конце письма, в котором он таки поведал Эмилии Фрэсс о том, как он любил ее еще в школе; как любил, когда та уехала; как любил все время, пока она жила в Бордо; как любил после того, как она вернулась в деревню; как любит ее сейчас и как будет любить вечно. Он также добавил, что более всего в жизни сожалеет о том, что не нашел в себе смелости сказать ей об этом раньше, но что чувства к ней были настолько всепоглощающими, что лишили его сил. Допив последнюю каплю «пино», сваха поставил пустой бокал в раковину, поднялся в спальню, лег на кровать и оставался на суше весь остаток ночи.

На следующее утро, спускаясь по лестнице, Гийом Ладусет вдруг остановился, пораженный мерзкой картиной: гладкий кремовый бумажный листок измаран черно-белым пометом. Он кинулся на кухню, но письмо лежало в целости и сохранности. Он взял заветный листок со стола и еще раз перечитал, боясь, что ночь сделала его излишне смелым в выражении чувств. Однако, убедившись, что тон и содержание были именно такими, как он хотел, с облегчением вздохнул. Зная, что в доме нет ни одного безопасного уголка, куда бы чертова курица не добралась, он аккуратно свернул письмо, положил в карман и отправился в булочную.

Стефан Жолли поднялся с постели раньше, чем некоторые из птиц вернулись в свои гнезда: ему надо было успеть все приготовить, прежде чем оставлять булочную на попечение Гийома Ладусета. Воскресное утро всегда считалось самым утомительным за неделю — и не только потому что булочнику, как и всем остальным, хотелось понежиться под одеялом до окончания мессы. По воскресеньям спрос на его пирожные взлетал просто до небес: людям требовалось побольше сладкого, дабы хоть как-то скрасить свои мучения во время обеда в семейном кругу.