Юмико Секи - Холодно-горячо. Влюбленная в Париж

Эта идиллия была для меня неожиданным подарком судьбы.

Мы каждый день виделись в кампусе. Иногда играли в теннис, что-то покупали вместе или шли в кино. Три-четыре раза в неделю мы отправлялись куда-нибудь развлекаться, обычно в компании общих друзей. Целыми часами болтали в кафе или в баре, но никогда не спорили. Масато был святым по характеру, никого не презирал, никогда ни на что не жаловался.

В глазах наших друзей мы были идеальной парой. Все было прекрасно. Или почти все.

Вначале это не доставляло мне никаких проблем. Масато, адепт хороших манер, никогда не позволял себе двусмысленных жестов. Я, со своей стороны, не спешила перейти стадию платонических отношений, тем более что до сих пор внутренне ощущала себя неполноценной из-за отсутствия месячных.

Во время летних каникул наш кружок по изучению коммерческой эстетики решил организовать кемпинг на полуострове Изу, очень красивом месте, где горы подходят к самому морю, в двухстах километрах к юго-западу от Токио. Нас набралось тридцать пять человек, юношей было примерно две трети. Спать предполагалось в отдельных палатках.

Мама позволила мне поехать, когда узнала, что Масато поедет тоже. С самого первого вечера, когда он заехал за мной, он произвел на нее прекрасное впечатление. К тому же моя замкнутость еще со времен анорексии беспокоила ее, и она хотела, чтобы я слегка развеялась. Масато казался ей идеальным спутником, и она связывала с ним надежды на мое выздоровление.

Было бы притворством сказать, что я не надеялась на некоторый прогресс в отношениях с Масато во время этой поездки, хотя очень хорошо представляла себе ее бойскаутский характер. Но, в конце концов, возможно, сама окружающая дикая природа сможет нас увлечь… Да и не пора ли было перейти к настоящим отношениям?

Прошло три дня, посвященных походам в горы, купанию, попыткам рыбачить, играм в ориентировании на местности — все это в совершенно ребяческой атмосфере, мало располагающей к чувственным проявлениям.

В последний вечер мы собрались вокруг походного костра на пляже и опустошили несколько бутылок водки «Абсолют». Среди общего опьянения Масато обнял меня за плечи и привлек к себе. Наши губы слегка соприкоснулись, но это было все: общий разговор отвлек нас и продолжался до тех пор, пока все, сморенные усталостью и опьянением, не заснули к пяти часам утра.

Наше пребывание на Изу закончилось, а Масато ни разу не попытался остаться со мной наедине среди скал или в лесу. Интересно, он и в самом деле так мало интересовался сексом или слишком уважал традиционную мораль?

Я была слегка разочарована, но в то же время испытывала некоторое облегчение, потому что, хотя Масато мне и нравился, я не слишком стремилась предаваться с ним страстной любви. Он был безупречен, как солнечный гений; никакая тень в нем не омрачала моих чувств. А поскольку секс все еще был под запретом, требовалась некоторая доля порочности, чтобы им заниматься.

Это не вполне удовлетворительное состояние парадоксальным образом повлекло за собой некий положительный эффект: месячные у меня наконец-то возобновились.

Это было прекрасное время, если не считать того, что в моей идиллии чего-то недоставало, и я стала понемногу пресыщаться мимолетными удовольствиями своего первого года в университете.

Весной следующего года я перешла на второй курс. Теперь занятия проходили в другом кампусе, таком же огромном, но уже в центре Токио.

Несколько дней спустя я заметила необычную вещь: в отличие от прежнего кампуса, где все носили джинсы, футболки и кроссовки, я встречала множество студентов в костюмах и галстуках, похожих на банковских служащих.

Старшекурсники начинали подыскивать себе работу: для того чтобы попасть в приличную фирму, недостаточно было появиться на ярмарке вакансий, устраиваемой осенью; нужно было начинать шевелиться уже с апреля, проходя многочисленные собеседования в управлениях по персоналу.

О эта эфемерность счастливой молодости! Наши беззаботные дни были лишь короткой передышкой перед погружением во взрослую жизнь, гораздо менее веселую и гораздо более долгую. То, что ждало нас через четыре года, было не чем иным, как интеграцией в деспотичную общественную систему.

Больше никаких либеральных споров, никакого насмешливого скептицизма. Будущие дипломированные специалисты готовились стать преданными адептами экономического могущества.

Меня удручило и еще одно открытие: будущие выпускницы не торопились найти себе работу в дальнейшем, как их однокурсники. Японские фирмы не слишком стремились видеть у себя молодых женщин со степенью лиценциата или магистра; они предпочитали выпускниц лицея, которым было максимум по восемнадцать лет и в чьи обязанности входило делать ксерокопии документов и подавать чай. Такая политика объяснялась не тем, что дипломированные специалистки были слишком квалифицированными для этих несложных задач, а тем, что они уже достигли необходимого возраста для замужества и работали не больше двух-трех лет. В семидесятые годы замужних женщин не особенно поощряли сохранять деловую активность: большую часть ответственных постов занимали мужчины, словно речь шла о неком изначальном неписаном законе.

Но зачем тогда девушки стремились получать высшее образование? Только ради того, чтобы упомянуть об этом на свадебной церемонии?

Легкие и доступные удовольствия заставили меня забыть о моем бунте против общества. Настало время пробуждаться.

Весь май я прожила у Тристана. Именно у него, а не с ним: он часто уезжал из Парижа, чтобы сопровождать Анджело в турне по провинциям. Отныне Тристан играл еще и роль продюсера танцевальной труппы. Его пребывание в Париже между гастролями продолжалось обычно не больше одного-двух дней, и он предоставил мне свою студию на том условии, что я буду вносить половину платы за нее — эта сумма была значительно меньше той, что я отдавала за прежнюю квартиру.

Мне нравился этот квартал. На рынке, расположенном на рю Муффетар, я знала, где купить ранние овощи по приемлемой цене и лучший сыр канталь. Подниматься на холм Сен-Женевьев и преодолевать шесть этажей по лестнице стало для меня хорошим упражнением для поддержания формы. К тому же я по-прежнему любила площадь Контрэскарп.

После танцевального представления труппы Анджело в Монтрей и вплоть до отъезда из Парижа Тристан часто приглашал меня куда-нибудь развлечься и знакомил со своими друзьями. В большинстве своем это были студенты или творческая богема, но встречались среди них и меценаты — как, например, один психоаналитик, устраивавший импровизированные ужины в своих роскошных апартаментах недалеко от Дома инвалидов. На этих вечеринках я чувствовала себя прекрасно; моя застенчивость таяла день ото дня.