Журнал «Новый мир» - Новый мир. № 3, 2003

«Кондратьева… активная церковница, колхозным строем вечно недовольна, так, например, в дни коллективизации она мне лично заявляла: под окном не сиди, добра от меня не получишь… Продавала просфиры, церковные свечи, делает цветы и всеми этими делами занимается до сих пор», — показал один из обвинителей.

«Принимала участие по сбору денег на содержание попа и заготовку дров для церкви», — добавил другой.

«После закрытия церкви Кондратьева перебросилась по своей профессии в Стромынскую церкву и там среди верующих организовывала разные молебствия». Это уже — официальная характеристика на врага народа.

Следователь Марфы Ивановны оказался человеком незлым. Дело завершил быстро. Впрочем, было оно простым и ясным, и выбивать из антисоветчицы показания не было никакой нужды. Но оперуполномоченный Платов снизошел до не предусмотренного инструкциями разговора с дочерью государственной преступницы. И популярно разъяснил незнакомой с параграфами статей колхознице, в чем вина ее матери.

«Вот видите, она все призывала людей, что Богу нужно молиться, раз идет война…»

Война и правда была в разгаре. И бессмертный Вождь с его великим Маршалом, как ретиво уверяют нас нынче «православно-патриотические» кликуши, уже истово молились и прикладывались к мощам.

У дверей суда родные Марфы Ивановны видели ее в последний раз. Письма женщины из Сибири становились все короче. Вскоре они прекратились совсем.

Но исчерпывающую информацию о судьбе Марфы Ивановны родные ее все-таки получили.

«Осенью 1942 года Ольга, дочь Марфы, упала без сознания на дороге. Ее подобрали и, беспамятную, отвезли в больницу села Мележи. Это был сыпной тиф, от которого она едва не умерла. Выписали ее лишь весной. За это время в забытьи ей представлялись различные видения. Однажды явилась „Страждущая“ Божия Матерь, с Младенцем на руках. Ольга спросила: „Божия Матерь! А как моя мать? Что с ней?“ Та ответила: „О матери твоей мы побеспокоимся, а ты думай о себе“. Ольга едва успела повторить: „Божья Матерь! А мама моя вернется домой?“, как в воздухе появилось как бы облако, и Богородица растворилась в нем».

Эта книга была бы интересна и значительна, даже если бы ее автор ограничился описанием такой судьбы. Но замысел его шире: разные судьбы, разные эпохи скрестились в названиях улиц, в пересечениях сохранившихся домов маленького Ногинска.

Неподалеку от здания, где судили Марфу Ивановну, в улицу с характерным названием «III Интернационала» вливается другая, улица Татьяны Лебедевой. Она названа так в честь народоволки, принимавшей активное участие в «охоте» на Александра II — освободителя крестьян.

Перед нами типичная судьба революционерки. Дочь помещика, выпускница Николаевского института благородных девиц впервые была арестована за поджигательскую пропаганду среди крестьян. Просидев восемь месяцев, отпущена на поруки. Новый арест — по знаменитому «делу 193-х». Признана виновной. Приговорена к высылке, но тут же отпущена на свободу: суд зачел предварительное заключение. «Я… отказалась от политической деятельности, но правительство своей глупостью и жестокостью подтолкнуло меня вернуться на стезю сопротивления», — скажет Лебедева позднее по этому поводу.

Варварская жестокость самодержавного суда толкнула Татьяну на путь цареубийства. Неудача. Новый суд, на сей раз приговор — виселица. Но гневные протесты свободолюбивой западной общественности уберегли убийц от веревки (вот же они — истоки…). Революционерка не перенесла каторги. Ее сообщник и любовник Михаил Фроленко пережил ее надолго. Уже после Крестьянской Чумы, накануне Большого террора, заслуженный террорист вступил в ВКП(б).

Судьбы этих людей и ярки, и отштампованы одновременно. В них мало индивидуальных черт. Люди эти сгорают в пламени, но… в пламени каких-то одинаковых, «занумерованных» горелок. Словно бы Татьяна Лебедева — еще одна героиня трифоновского «Нетерпения». Личности революционеров неразличимы, что неудивительно: в жизни этих людей не было цветов.

Но и Лебедева — личность на фоне убийцы Марфы Ивановны — прокурора Голубниченко, «Вышинского районного масштаба». В прошлом малолетняя шпана, полууголовник-полурубака, функционер за всю свою жизнь так и не научился сносно писать. Но партии он был предан без лести. Любое поручение ее было для него свято, необходимость выполнить поручение сделалась единственным моральным движением души.

«Был он невысокого роста. С фотографии из его личного дела сквозь стекла небольших очков в роговой оправе на нас строго смотрит гладко выбритый „товарищ“ в наглухо застегнутом черном пиджаке, с орденской планкой на груди и авторучкой, деловито выглядывающей из нагрудного кармана. Для него естественным было всегда носить галстук, и так же естественно он всегда ощущал собственную значимость и особую ценность своего жизненного назначения».

Кончил номенклатурный начальник неважно. Видимо, что-то человеческое шевельнулось в его душе, и попытался он построить для рабочих не положенные им дома. За что и был низвержен в руководители банно-прачечного треста.

Впрочем, главная идея этой книги не в показе контрастности личностей и судеб. Как фон для жизни и смерти Марфы-цветочницы и блеклые фигуры ее народовольческих «друзей», и совсем уж бесцветные — ее коммунистических убийц были бы не нужны. Автор вводит, однако, в книгу третье, главное, измерение — наше «сегодня». И это неожиданно меняет кажущиеся ясными и исчерпывающими черно-белые оценки российской судьбы.

Символична судьба спасенного Марфой Ивановной храма. Он давно действует, но прежнее запустение царит в нем: «Колокольня без креста, с ржавыми лестницами, ведущими прямиком в небо (крыша отсутствует), трапезная с заколоченными окнами и обвалившимися углами, четверик с выпавшими из стен кирпичами, с обвалившимися у входа колоннами». Нет денег? Но на дворе — уже второе десятилетие нашей свободы! За этот срок и нищие колхозники тридцатых годов восстановили бы храм — если бы власть не убивала их за это, не замаривала в лагерях.

«Когда входишь в храм, то сразу замечаешь рядом с амвоном, у левого клироса, какое-то скромное сооружение, увенчанное стеклянным колпаком. Поначалу приходит мысль, что здесь выставлены частицы мощей какого-то угодника Божия или святыни, связанные с жизнью чтимого праведника». Но под стеклом витрины лежат гимнастерка и пилотка одного из погибших в Афганистане солдат. «Надпись славянской вязью гласит: „Во Царствии Твоем упокой, Господи, всех православных воинов, в земле Афганской убиенных“. На примере воинов-афганцев в приходе воспитывают подрастающую стайку мальчишек, детей религиозных родителей».