Джеймс Херлихи - Полуночный ковбой

Днем он, склонив голову к транзистору на плече, пускался в бесконечные прогулки по боковым улочкам, отходящим от Бродвея, с головой уходя в невидимый мир радиоголосов, он чувствовал себя в безопасности перед окружающей действительностью. Больше всего ему нравились передачи, в которых много разговаривали и нередко он принимал участие в беседах.

— Вы хотите сказать мне, — услышал он как-то голос человека неопределенного пола с гнусавым произношением, — что нечто просто падает из ниоткуда? — Нет, нет, нет! — возразил упрямый напыщенный старческий голос, — нечто вовсе не падает откуда-то. Так можно говорить о синдроме землетрясения! Я же говорю о полтергейсте, о пол-тер-гейс-те!

— Знаете, что я вам скажу, джентльмены? — вмешался Джой Бак. — А я скажу — дер-рьмо! И тут я хозяин. — Клик. Он вырубил станцию.

— Вот и я, вот и я, — прорезался надтреснутый старческий голос, — в следующий раз, когда вы почувствуете приступ ревматизма или ишиаса или вообще любой признак старости, не жалуйтесь. Просто подумайте о всех тех, у кого нет счастья спокойно стариться в этом из миров! Ну и ну! — сказал сахарный голос, — просто великолепный, просто чертовски хороший рецепт насчет того, как лучше жить! А что скажете, ребята, — годится ли он для прабабушки?

— Ну да, черт побери, — перекрывая аплодисменты, сказал Джой, — но не исчезай, старушка, я хочу, чтобы ты мне вот что сказала. Дошли до меня кое-какие слухи о тебе, и я интересуюсь, есть ли в них правда: неужели ты в самом деле согласна так жить, милая? Неужели? Ну, никак это в самом деле чертовски здорово, да-сэр-черт-бы-вас-побрал…

И так далее.

Как-то в один прекрасный день кетчуп брызнул на его светлую кожаную куртку, оставив безобразное пятно. Джой стал ломать себе голову, как бы ему почистить одежду. Он решил достать еще кетчупа и разрисовать окрестности пятна разводами, которые могут быть приняты за его собственный стиль. Он пошел даже на то, чтобы стащить еще кетчупа, с которым забрался в туалет одного кафе, где и застыл в нерешительности, не зная, как приняться за дело. В таком состоянии он и пребывал долгую половину дня, что было типично для того ступора, в который он впал.

Как-то вечером в начале сентября он испытал потрясение, которое заставило его наконец встревожиться. Вернувшись в отель, он обнаружил, что его выставили из номера.

— О, ваши вещи в полном порядке и сохранности у нас в подвале, — объявил клерк в ответ на вопрос Джоя о судьбе своей черно-белой сумки. — И как только вы оплатите свой счет, мы тут же вернем их вам.

Джой попытался поторговаться с этим человеком, даже предлагая ему все содержимое сумки, если только сможет получить обратно ее и еще пачку писем Салли, которые она писала ему в армию.

— О, нет, — сказал ему клерк, — все будет у нас, вот так мы и поступаем, все целиком хранится у нас.

Теперь Джою пришлось решать довольно неприятную проблему, где бы пристроиться на ночь. Но это было не самым худшим. У них оставалась его вьючная сумка.

Он вошел под своды подземки на Тайм-сквер, где все торговые автоматы были облеплены зеркалами. Он хотел посмотреть самому себе в лицо, дабы убедиться, что этот новый поворот событий не пригрезился ему. Было достаточно одного взгляда, который сказал ему все, в чем он хотел убедиться.

— Ладно, ковбой, — сказал он растерянному юноше в зеркале. — Хватит с нас этого дер-рьма…ты понимаешь, что тебе сейчас надо делать? — Он кивнул самому себе.

— А я справлюсь?

— Тебе нужна твоя сумка? — Он снова кивнул.

— Тогда иди и работай.

Публика, которая постоянно болталась на углу 42-й стрит и Восьмой авеню могла мгновенно запудрить вам мозги. Никаких особых ухищрений и фокусов для этого не требовалось. Во время фокуса требуется отвлечь ваше внимание, заставить думать о чем-то другом, не имеющем отношения к движению рук, к взгляду и так далее, чтобы довести градус вашего интереса до соответствующего уровня, при котором и нервы напряжены до предела, и интерес не потерян. Здесь же требовалось умение совсем другого порядка: что сказать, о чем промолчать, как завершить сделку, что пообещать.

В этом искусстве Джой был неискушен и не обладал никакими специальными талантами, которыми он мог бы себя прокормить. И кроме того, он никак не мог сосредоточиться: печаль по поводу того, чем он вынужден заниматься, не покидала его, а приближение грядущей ночи сразу свинцовой тяжестью сковывало его по рукам и ногам, мешая понять, что на этом пути успех может стать куда более крупным поражением, чем неудача. Но он должен вырвать свою сумку из заточения.

Прислонившись к витрине аптеки, он постарался подумать и о сумке и о письмах под каким-то новым углом зрения, в котором они представали объектами, не стоящими внимания. Что касалось писем, он преуспел в своем намерении. Он знал их все наизусть, и, откровенно говоря, они давно уже не представляли для него никакой ценности; он их столько раз читал и перечитывал, что на самом деле они превратились для него всего лишь в истертые клочки бумаги.

Но сумка-то было совсем другое дело. Исчезнувшая в подвалах отеля, она обрела для него огромное значение. Он попытался понять, почему она ему так нужна. Мысленно он открыл ее и заглянул внутрь, и, хотя не обнаружил там ничего, кроме темноты, она все же имела для него большую ценность, ибо даже темная пустота в ней несла с собой тепло, мягкость и неуловимую память. Каким-то образом большинство его воспоминаний были связаны с ней и опять-таки мысленно он нырнул в нее, опустив клапан над головой. Теперь ему казалось, что он ощущает ее специфический запах: для начала то был запах конского пота, потом потянуло запашком конского навоза и еды на ранчо, которое он помнил со времен тех воскресений, что проводил на воздухе — и тут же были и шоколадные печенья, и жевательный табак, и Рио-Гранде, и странички Саллиной записной книжки, и запах кожи сидений «Форда» 36-го года. Не имело смысла ломать себе голову над тем, каким образом сумка, всего несколько месяцев назад купленная в Хьюстоне, могла стать хранителем этих ценностей, но так было. И теперь самым важным в мире было получить ее обратно в руки.

За два с половиной часа ожидания Джой получил только два предложения. Невольно он переводил разговор на необходимость вернуть сумку, что вызывало какую-то тревогу у говоривших, и они теряли к нему интерес. Хотя бы раздобыть двадцать семь долларов, которые, как сказали в отеле, он должен уплатить, — но это была слишком большая сумма, чтобы о ней можно было вести речь.

К тому времени, когда он заговорил с третьим, пухленьким, очкастым испуганным студентом колледжа, которому на вид было не больше семнадцати лет, Джой уже был согласен и на часть этой суммы, но студент удивил его, предложив всю сумму. Договорившись наконец об оплате, Джой испытал облегчение и тошноту. Но, уже усвоив, что тут никому особенно доверять не стоит, он на всякий случай спросил: «Откуда такой мальчишка, как ты, раздобудет столько денег?» — «От матери» — последовал ответ.