Синтия Озик - Учеба

— Он Кристину и ту пытался против тебя настроить, — говорит Мэри. — Младенца, это же Б-г знает что такое. Он считает, что ты ее заражаешь. Говорит, что тебе нельзя спать с ней в одной комнате, мол, это нездорово.

— Разругал буквально все. И покуда не вынудил нас говорить о тебе гадости, не успокоился. Но не на тех напал.

— У него на лице написано, что он за тип, — говорит Мэри.

— Твою внешность и то хулил, — говорит Клемент. — Ему бы только принизить человека, знаю я таких. Эти медики, они Б-г знает что о себе мнят. Он сказал, что у тебя не хватает мозгов, где тебе ходить за больными. Но у нас никто не болен, с чего он взял.

— Если он будет продолжать в том же духе, он тебя так запугает, что ты и подойти к Кристине побоишься.

— А уж как он заносится, этот тип. Хочет во всем, что называется, взять верх.

— Держись от него подальше, — советует Мэри.

Юну удивляет, что они отзываются о Борисе, с которым едва познакомились, точка в точку как о Розали.

— Но я простилась с ним всего минут десять назад.

— С Борисом? — в один голос вопят Чаймсы.

— Когда я вышла из «Вулворта», он стоял у дверей.

— Ждал тебя? Не иначе как пошел к «Вулворту» прямо от нас.

— А нам ничего не сказал. Пройда, — замечает Мэри.

— Мы зашли в одно местечко, — поясняет Юна, — выпить кофе. Вернее, он — кофе, — поправляется она, — я — какао.

— Понимаешь? Понимаешь? — говорит Мэри.

— Ничего она не понимает, — говорит Клемент. — Юна, сокровище ты мое, разуй глаза: ты не видишь, что у тебя под носом. Он хочет все порушить. Точь-в-точь как Розали. Говорила тебе Розали, чтобы ты не селилась с нами? Говорила же? Не отрицай, мы всё знали, ничего другого от нее и не ждали. Ты ведь не жалеешь, что вошла с нами в долю?

— Конечно же нет. — Юна преисполнена благодарности, но мысли у нее, по правде говоря, путаются.

Уже первый час ночи, сегодня она продала шесть отверток, три секретных замка, висячий замок, две банки мебельной политуры, моток проволоки, тюбик автомобильной краски, велосипедную цепь, пару велосипедных зажимов, дюжину коробков чертежных кнопок и одну дверную ручку. Больше всего ей хочется лечь.

— Погоди, — говорит Мэри, — не здесь. Ты забираешь у Кристины кислород, так продолжаться не может.

— Ой, — Юна падает на диван.

Блям, лязгает сломанная пружина. Мэри — беременность ничуть не испортила ее фигуры — повредила пружину, делая упражнения для женского военно-воздушного корпуса Королевских сил Канады. Она выполняет их ежевечерне, неукоснительно и прилежно, пунктуально следуя инструкции.

— И не надо ни о чем жалеть, это было бы ошибкой, ей-ей, я серьезно. Я с тобой откровенен. Суть в том, что ты уже не та, что прежде, верно я говорю, зайка?

— У нее были такие косные взгляды, помнишь? По правде говоря, Юна, ты была еще хуже Розали. Ну не то чтобы хуже, но ты вела себя точь-в-точь как Розали в начале нашего знакомства. Не отходила от нас ни на шаг, подлизывалась. От нее нас с души воротило. Я что хочу сказать: она была не личность. Отвергала само это понятие.

— А когда мы сказали ей об этом — в глаза, напрямик, она совсем распоясалась. Юна, сокровище мое, не расстраивайся: ты же совсем не такая. Ее невозможно было ничему научить. А ты, Юна, стала гораздо лучше, потому что ты учишься. Шаг-другой, и ты зрелый человек, ты могла бы найти себя, найти дело по себе не сегодня так завтра, — словом, если тебе нужен образец, равняйся на Мэри, но ты вмиг откатишься назад, стоит явиться такому типу, как Органский, и задурить тебе голову, внушить, что ты должна стать одной из этих домашних мышек.

— Ничего такого он не внушал, — Юна еле языком ворочает. Ей зевать и то трудно. Она устала донельзя. — Чуть не забыла. Вот. — Юна протягивает Чаймсам пакетик. — Витамины в каплях для Кристины. Борис сказал, если покупать их в аптеке, они дорогие. Он сказал, что вспомнил, где можно достать бесплатно пробные образцы для врачей, только когда ушел, а как достал, побежал прямиком к «Вулворту». Вот почему он меня встретил. Чтобы передать витамины. Я так устала, что, пожалуй, лягу не раздеваясь. Выключите, пожалуйста, свет.

Блям, лязгает пружина, но Юна уже этого не слышит.

После чего Борис заводит привычку каждый вечер встречать Юну у «Вулворта». Поначалу, увидев его, она удивляется: прислонившись к витрине, он читает медицинские книги, ждет, когда она выйдет, но он появляется регулярно, и через две недели она уже высматривает его, почти не сомневаясь, что он тут. Другие продавщицы посмеиваются над Органским, минуя его, окликают, дразнят «Тотемным столбом», «Табачным индейцем» [32] В Америке у табачных лавок часто ставились деревянные фигуры индейцев. , спрашивают: не думает ли он, что «Вулворт» рухнет, если его не подпереть, и Борис всегда уморительно, но сердечно кланяется самым толстым из них. А кланяется он им, говорит Борис, в назидание Юне, потому что внимания достойны только толстушки. Его цель, объясняет он, раскормить ее и лишь потом сделать своей любовницей.

Они неизменно ходят в одну и ту же бутербродную, и Борис неизменно покупает ей два большущих бутерброда.

— Ешь, не болтай, — говорит он и, пока она не управится с бутербродами, не отрывает глаз от анатомических рисунков. — Нет-нет, это я не называю съесть, — выговаривает он ей, если она оставляет корки, после чего заказывает для нее шоколадно-молочный напиток с солодом, а иногда просит вбить туда еще и яйцо.

Сам он тем временем изучает анатомию, а про кофе вспоминает, только когда оно уже совсем остынет, и пить его не пьет. Домой он ее раньше полуночи не отводит, но по пути — они идут пешком даже в самые непогожие вечера — он, с лихвой наверстывая два часа, что промолчал в бутербродной, без передыха подтрунивает над ней.

— Так вот, попрошу завтра же дать мне отчет, сколько ты весишь. И пожалуйста, без обуви, нагишом, на проверенных весах, лучше всего на аптечных. У меня была такая же любовница, как ты, — кожа да кости, и, я надеюсь, ничего подобного в моей жизни больше не будет. Она продырявила локтями мои лучшие простыни. Вид у них тот еще. Со временем дырки стали размером с миску, но тебе не будет дозволено подивиться на них, пока я не удостоверюсь, что ты прибавила по меньшей мере пять килограммов в ключичной области. Ключицам не положено так торчать. Скелет человека допустимо выставлять на всеобщее обозрение лишь в медицинской лаборатории. А моя спальня, детка, если и лаборатория, то не медицинская, — к этому времени они уже останавливаются перед дверью Чаймсов.

— Что мне им сказать? — шепчет как-то Юна, дожевав до половины первый бутерброд.

— Ешь и не болтай, — говорит Борис.

— Борис!

— Еще пять минут. Детка, помолчи, пока я не пройду желчный пузырь и печень. И корки, корки доешь, вот так, детка.