Сандро Веронези - Спокойный хаос

И опять я взглянул наверх, на большое окно на третьем этаже, третье слева. Пять минут десятого. Я спрашиваю себя, может быть, Клаудия уже выглядывала из окна, когда я был в баре, и не увидела меня? Но даже если она меня и не увидела, она, конечно, заметила мою машину, и при первой же возможности выглянет еще. Здесь я спокоен: Клаудия мне верит. Я обещал ей совершенно серьезно, и она мне поверила. Опершись о машину, я оглядываюсь по сторонам: муниципальный полицейский, пакистанец моет лобовые стекла автомобилей, щебечут птицы, проехало несколько машин, идут два-три пешехода, парочка целуется на лавочке в скверике. Как и вчера удивительное, буколическое спокойствие в этой точке земного шара ободряет меня, вселяет уверенность в своих силах, хотя я все еще ощущаю неясное смятение, или точнее отголоски смятения: какое-то смутное волнение поднимается из глубины души, подобно тому, как я слышу шум движения на дороге подо мной, шумы долетают сюда, наверх, приглушенными, мягкими, как бы издалека, но не слишком уж издалека. Спокойный хаос, думаю я: такой же хаос вчера вечером ощущали у себя внутри все родители, приехавшие забрать детей из школы, такой же хаос царит в душе каждого ребенка, в каком бы уголке нашей планеты он ни жил. Только сейчас я так думаю по отношению к себе, к патовой ситуации, что по-прежнему оберегает меня от горя, хотя все, буквально все считают, что я пребываю в его власти, но пока что это не так. Спокойный хаос, вот что я ощущаю внутри. Да. Спокойный хаос.

Парочка на скамейке все еще блаженно целуется. Интересно, в котором часу начинается перемена?

Список девушек, которых я поцеловал:

Лара; Катерина; Патриция; Сильвия; Микела, француженка, любительница кемпингов; немка, тоже в кемпинге, Джудитта; Лаура; Лучия; Габриелла; Кристина; Марина; Луиза; Бетти; Антонелла; Моника; Николетта; Амелия из Кальяри; Паола; Беатриче; Дария; Леопольдина; Соня; пранотерапевт, подруга Сони; Барбара; Ева; Сильвия 2; Антонелла 2; Элеонора; Изабелль, немка, живущая в Париже; Александра; Марчелла; Даниела; Изабелла; Кармен; Лаура 2; Аннализа; Марта; Анжелика; Бета; Мария; Грация; Миа; Клаудия; Фил; Патти; Сандра; Киара; Патрисия; Валентина.

Пятьдесят две. Я поцеловал пятьдесят две девушки. Девушки, не женщины, почти все они были у меня до Лары, еще в молодости, когда я был холостым. Почти все. Нет, Ларе я не был безупречно верен; вот было бы здорово сейчас сказать, что я ни разу ей не изменил, что, когда был с ней, даже не поцеловал другую, но это не так. Я ей изменял. Со сколькими, это не важно, впрочем, с немногими. Тем не менее, даже сам факт, что я ей изменял, теперь уже не имеет никакого значения. Важно то, что я составлял этот список, ныряя в пучину своей памяти, и меня это не тревожило и сейчас нисколько не угнетает. Никакой боли, пока я составлял его, и пересчитывая в эту минуту их имена, я совсем неплохо себя чувствую. Пятьдесят две. Интересно, сколько же девушек мог поцеловать вон тот полицейский? Или, например, пакистанец, что моет сейчас стекло автомобиля?

И все же, несмотря на все приложенные мной усилия, чтобы выудить эти имена из своего прошлого, и на риск, вспоминая, получить обухом по голове, этих поцелуев больше нет, как нет больше и Лары. Эти поцелуи просто не существуют. Они превратились в ничто. От большинства из них не осталось даже воспоминания о том, каким был поцелуй. Однако они были, но сейчас мне, может быть, не хочется вспоминать об этом. Когда я целовал тех девушек, меня, конечно же, обуревали самые разные эмоции, сердце бешено стучало в груди, и мне было хорошо, однако от этого ничего не осталось, ничего, кроме этого солидного числа, что свело их воедино в краткую последовательность из четырех слогов и пробудило воспоминания обо всех них сразу, всех-всех, так что может создаться впечатление, что я прожил жизнь полную любви и страсти. Этот список мне очень дорог, хотя, в общем-то, и он ничего из себя не представляет. Тем не менее, это большое число, получить такое число под силу только привилегированным. И, конечно же, этим можно гордиться, например, сидя у стойки бара в Лорентеджо [13] Деловой район в Милане. , когда в два часа ночи ты уже пьян в стельку, можно попытаться удержать последнего клиента, который уже платит по счету, затеять с ним разговор и похвастаться: «Погоди, друг! Знаешь, я поцеловал пятьдесят две девушки». — «Замечательно. Ну, что? Я пошел, что ли?»

— Пьетро!

Жан-Клод. Я узнал его по голосу еще до того, как повернулся в его сторону и увидел. Больше всего меня поразило то, что в этот утренний час приехал сюда именно он; он, кто никогда не появляется в офисе раньше одиннадцати часов утра. Я узнал его трассированное «р» и режущий слух голос, который ни с каким другим спутать невозможно. Я тут же оглядываюсь и вижу его. Жан-Клод.

Он идет мне навстречу. Без пиджака, шагает не спеша, улыбается. За ним я разглядел его серую «Альфу»: президентская машина припаркована неподалеку от скверика, и шофер, Лино, сидит за рулем. Вот это да! Какая странная картина: самый влиятельный из людей, которых я знаю, и, конечно же, самый замечательный из всех, самый гениальный, самый независимый, идет мне навстречу во дворе школы моей дочери и улыбается. Зачем он пожаловал? Ведь он же, в конце концов, мой начальник. Он мог бы мне приказать вернуться в офис. Он может уволить меня. Я закрываю записную книжку со списком девушек, которых поцеловал, и украдкой бросаю ее на сиденье машины, я вдруг испугался, что он может отругать меня.

Мы пожимаем друг другу руку. Как дела, смотри какой выдался славный денек, в этом году лето что-то затянулось, сейчас бы к морю… Свои соболезнования он мне выразил уже не один раз при других обстоятельствах, был на похоронах, прислал прекрасный венок, и именно он посоветовал мне подождать с возвращением на работу, пока у меня не переболит, пока я не преодолею свой кризис.

— Как здесь хорошо, — говорит он, глядя по сторонам. Потом любуется суровой красотой здания школы. — Эта?

— Да, — подтверждаю я, — класс Клаудии там, на третьем этаже, третье окно слева. — И я показываю ему ее окно.

Жан-Клод поднимает глаза и пристально смотрит на него, нет, он пришел не для того чтобы увезти меня в офис. Я смотрю на него, на его седую, шалую бородищу, растрепанную и длинную, как у Бин Ладена, — иначе как сенсационной эту достопримечательность его физиономии не назовешь, его борода — это что-то вроде вызова условностям общества, в котором он не из тех, кто остается незаметным, словно он желает отвесить добрую пощечину всей Западной цивилизации. Увидев ее впервые, ты сначала растерян и инстинктивно настраиваешься против него, но потом почти сразу же эта борода вынуждает тебя, для твоего же блага, поискать какие-нибудь достоинства у ее обладателя — заметить красоту точеных черт лица, твердый взгляд голубых глаз человека, привыкшего повелевать, изящные манеры, элегантный костюм, сшитый у превосходного портного, изысканные мелочи, как, например, тантрическое обручальное кольцо — он женат на индианке — и старинные часы, украшающие его запястье. Один за другим ты обнаруживаешь эти качества, прикрытые бородой Талибана, и пока ты делаешь эти открытия, думаешь, какой же все-таки я конформист, сколько же у меня предрассудков: достаточно какой-нибудь чудной бороды, и я тут же настораживаюсь, а ведь все как раз наоборот, передо мной человек редкой породы, из благородных. И если кому-то удалось заставить тебя сделать такой вывод, то он уже завоевал твое доверие.