Сандро Веронези - Спокойный хаос

Потом пришел он, он был подавлен и уже порядком одуревший, я так думаю, он время от времени все еще понюхивает, и сразу же, понимаешь, сразу же мне и говорит, что слияние нужно провалить. Он это сказал еще до того, как рассказал мне, что в тот день на заседании Правления Боэссон говорил о слиянии с американцами, он сказал: «Jean-Claude, la fusion jamais!» [16] Жан-Клод, слиянию никогда не быть! (фр.). , и мне даже пришлось у него спросить: «Какое слияние?», потому что до этого дня никому бы и в голову не пришло, что Боэссон страдал манией величия. Терри был искренен, в тот вечер; конечно же, он был порядком обглюченный, экзальтирован, но все равно он был искренен…

Ему, конечно же, не пришлось напрягаться, чтобы убедить меня: я ненавижу Боэссона и ненавижу всех из «ЭНАРК», я ненавижу американцев, так что, можешь себе представить. И тогда-то мы с ним и решили: или мы не допустим слияние, или оба, Пьетро, оба отправимся рубить дрова во дворе наших домов в Аспене [17] Популярный горнолыжный курорт в Америке. . Нам вместе ничего не стоило провалить слияние: он командовал в Париже, я — в Италии и Международной компанией тоже; он был номер один, а я — номер два. Объединив все компании группы, Боэссон тем самым поимел бы нашу. Другие компании — нет, другие были без души, как почти все компании в мире, простые машины для добычи денег, для выжимания соков из вкладчиков, для создания стоимости. У нашей же компании была душа; это была наша душа, и, конечно же, ее нельзя было ни с чем слить. Безусловно, Боэссон возместил бы нам наши убытки, и после слияния дал бы нам президентское кресло в какой-нибудь многонациональной компании-производителе косметических средств или спиртных напитков, или отправил бы нас в Голливуд, ах-ах, преподавать американцам киноискусство…, но тем самым он бы навеки погубил нашу душу. И тогда мы с Терри договорились. «Слияния не будет!» — сказали мы. Оба мы были не в себе, на взводе: я от выпитого вина, а он до одури нанюхался колумбийского кокаина, вот почему этот договор мы подписали кровью. Ты только представь себе такую картину: два француза, baby-boomers [18] Человек, рожденный в период демографического взрыва между 1946–1964 годами (англ.). , сидят себе преспокойненько за столиком в ресторанчике «У Тони», вдруг ни с того ни с сего ножом Тони режут себе ладони и в рукопожатии смешивают кровь, а потом поднимают бокалы с молодым вином Тони: «Слиянию — нет!» Вот что тогда произошло. Вот так мы с ним заключили наше соглашение.

Слияния не будет! Но было бы неблагоразумно, если бы мы оба сразу начали выступать против, а поэтому мы решили, что впредь нам выгодно играть в доброго и злого полицейского: он — добрый с Боэссоном, а я — злой. Значит именно я с самого начала должен был заявить свое несогласие по поводу слияния, я так и сделал, а потом всем и каждому говорил об этом открыто, в лицо, я заявлял об этом в интервью, на заседаниях Правления, словом, везде, а он должен был вести более гибкую политику, допускающую компромиссы, должен был взять на себя роль посредника. С этого вечера начались наши с ним дискуссии в присутствии Боэссона и даже на публике. Мы никогда не шли друг на друга войной, но тем не менее полемизировали друг с другом. Наша задача была создать у этого сукиного сына впечатление, что между нами нет согласия, что les temps des outsiders c'étaient finis [19] Время аутсайдеров миновало (фр.). . Ho мы только притворялись, понимаешь, Пьетро? Это была простая симуляция. На самом же деле, мы оба работали только для того, чтобы наколоть Боэссона. Мы оба прекрасно понимали, Пьетро, что слияние таких размеров могло породить очень слабого бога, то есть Боэссона, и целую армию разочарованных, униженных, переведенных, уволенных людей, мы сознавали, что когда на бирже объявят об этом, эта новость повысит стоимость акций, но потом обесценит и сведет до нуля качество производства компаний-участниц концерна, и, в конце концов, все закончится крахом. Мы знали об этом, потому что много таких примеров повидали, а зачастую мы с ним даже сами использовали подобные ситуации.

Итак, мы притворялись, что у нас разные мнения по этому вопросу, но давали понять, что наши разногласия можно урегулировать, а сами продолжали тайком встречаться в Милане, в Лондоне, но чаще всего в Венеции, чтобы обменяться мнениями по текущей ситуации. И все шло своим чередом, потому что, как мы и предполагали, сразу за объявлением последовала всеобщая эйфория и крупные выигрыши на бирже, но потом, когда американцы стали подбираться с переговорами об условиях, у Боэссона начались проблемы. Он должен был иметь дело со Штайнером, понимаешь, настоящей акулой, владельцем в полном смысле этого слова, а что такое Боэссон? — Боэссон только контролирует, ему ничего не принадлежит. И как бы Боэссону не казалось, что он выторговал выгодные условия, выиграл , как он выражается, слияние и стал Всевышним на земле, объективно в любой момент его могли выбросить вон, а вот акулу-то — нет. Во время наших тайных ужинов, когда все уже считали, что мы с Терри разошлись и не представляем собой силу, как тогда, когда были вместе все те двадцать лет, наша с Терри победа сидела с нами за столиком, и наша победа заключалась в том, что нам не нужно было больше расти, богатеть, подниматься еще на одну ступеньку выше, мы хотели оставаться самими собой, такими, какими мы были в то время: друзьями и богатыми и влиятельными людьми, и все же еще относительно маленькими. У нас было все, что нам было нужно, Пьетро. Не знаю, понимаешь ли ты, что я хочу этим сказать. В этом мире такое не часто случается: люди борются и либо выигрывают, либо проигрывают, но никогда и никто не чувствует, что у него все в меру, в том смысле, что редко удается добиться золотой середины, потому что всегда чего-то больше, а чего-то меньше. А у нас с Терри на этот раз все было в самый раз. Мы смеялись над Боэссоном, воображая себе, что в один прекрасный день все это для него плохо кончится, достаточно простой неблагоприятной политической конъюнктуры или запрета Антимонопольного комитета, и вся затея со слиянием полетит к чертовой матери, тогда-то он и поймет, что он окружен и побежден. Мы смеялись, Пьетро, представляя себе тот день, когда Правление постановлением за подписью Терри отберет у Боэссона самлет , и он поймет…

Все так и продолжалось до весны прошлого года. Потом мы с Терри перестали встречаться, то он не мог, то у меня не получалось, и наши подпольные ужины прекратились. Я не придал этому серьезного значения, хотя сейчас понимаю, каким я был идиотом, как же это так, дурак я дурак, сразу не догадался, что же на самом деле происходило. Пока я спокойно жил и работал в Милане и действительно говорил то, что думал, в отличие от меня Терри каждый день общался с Боэссоном, и тот, должно быть, заразил его своей манией величия. Он так долго находился рядом с человеком, который считал себя Всевышним на земле, что он тоже почувствовал себя богом, может быть, не настоящим богом, но, скажем, одним из богов, который что бы ни делал, становится праведным. И он меня предал. И сообщил он мне об этом только тогда, когда был абсолютно уверен, что обратной дороги нет, но он не сказал мне это в открытую, с глазу на глаз, или хотя бы на заседании Правления, нет. Он просто лишил меня самлета .