Журнал «Новый мир» - Новый мир. № 5, 2003

На бегу на батю наткнулся: прочно стоял, коридор загораживал.

— Слушай… — сморщился…

Ну?

— Ты обещал меня сегодня к зубному свести!

— М-м-м… К зубному? Завтра — хорошо?

Сдвинул его, побежал. На самом деле я уже где-то в районе Лавры должен находиться! Батя обиделся. И так уже стонет душа: ничего хорошего нельзя сделать, не сделав плохого… додумать эту блистательную мысль некогда, не до мыслей сейчас.

Тяжело дыша, выскочил на улицу. Третье дыхание. Поглубже будет второго и даже — первого. И довольно еще энергичное… по сравнению с четвертым.

Так! — крутился на углу — троллейбусы, царственно-медленные, отметаем с ходу — на них я не скоро доберусь. Тачка! — руку взметнул. Не останавливаются. Не любят беды. А ты явно бедственно выглядишь: развязаны шнурки, рубаха свешивается до колен из-под куртки. Кому такой нужен? Люди нормально хотят жить — это понятно, а твоя ненормальность отпугивает. Хорошо хоть это просек. Семафоря одной рукой, другой рубаху запихивал — но мало свой облик улучшил, не останавливается никто.

Тормозить их надо властно, неторопливо — сразу останавливаются. Но не нажить мне уже эту стать.

— Эй! — Конь прямо на тротуаре, надо мной: бешеные глаза навыкате, из ноздрей пар. Сколько раз я возмущался ими, «бедным Евгением» себя чувствуя, на которого Медный всадник наезжает. Эти Медные задницы достали уже!

— Поедем, дядя? — нагло произнесла. Славная у них реклама: «или задавлю».

— За десять минут за Лавру домчишь?

— Не фиг делать!

Лет шестнадцать — восемнадцать, наверно, ей — а уже бизнес собственный, под седлом. Лошадь, слегка дымящаяся, накрыта добротным «чепраком», по-нашему — одеялом. Ты вот прошляпил жизнь свою — а эти, может быть, все и возьмут.

— Прыгай! — выпростала ножку в кроссовке, освободила стремя. Схватился за дугу седла, вознесся. Раскорячился, держась за седло, на широком теплом заду лошади.

— Геть! Геть! — амазонка звонко кричала. Я стыдливо молчал. Заняться ее воспитанием — потерять темп. Но — прямо наезжает на людей, те испуганно шарахаются. Мчит прямо по тротуару! А ты бы хотел — среди машин? И вообще, если бы не ехали с Бобом через Валдай, не видели бы там его амазонок — вряд ли и к этой бы сел. Но — с кем поведешься! На шестьдесят третьем году приходится пересматривать свои этические и эстетические принципы — такая уж у нас динамичная жизнь. Ни думал ни гадал, что такой грязный бизнес буду поддерживать: лошадь подняла на скаку хвост, и сочные «конские яблоки» зашлепали. Уберу… потом? — подумал вяло.

— Ну, куда? — обернулась она: взгляд почти такой же бешеный, как у коня.

Глянул: уже купола Лавры над нами!

— …В Бехтеревку мне!

— Так бы сразу и сказал… дядя!

Другой бы слез, наверное. Перешли на галоп.

Темные пошли места. Но зато — просторные. Гуляй-поле, вольная степь! «Мы красные кава-леристы, и про нас…» Успели-таки!

— Тпр-р-р!

Успели. Только вот — к чему?

— Сколько я должен тебе? — уже из лужи к ней обернулся.

— А сколько совесть подскажет, — усмехнулась.

Совесть, оказывается, по-прежнему в цене!

Пошел через парк, почему-то медленно. Почти все уже «багровые сердца» слетели с веток, наделись на пики кустов. Образ этот подальше засунь — роман «из благородной жизни» вряд ли придется тебе писать.

Позвонил, вошел в тусклый коридор. Вот где твои герои. Бродят, как тени в аду. Твоя нынешняя «партия».

— Вы мне звонили? — у фигуристой дежурной спросил.

— Попов? Вон ваша супруга.

— Где?

Похоже, я на скаку несколько идеализировал ее. Довольно холодно на меня глянула. Ясно. Когда скандал ее насчет «кражи» (и, видимо, связанных с этим надежд на покупку бутылки) не прошел, сразу же потеряла интерес к жизни, в том числе и ко мне. На фиг я ей, собственно, нужен, если ей самого главного не могу дать? В «предательстве» моем сразу убедилась: видит, что я ничего не принес.

— Счас, — тоже довольно холодно ей сказал. Вспомнил свою безумную скачку. Не стоит этого она! Прошел в короткий «аппендикс», где сидели доктора.

— Обычная алкогольная ломка, — даже не поворачиваясь, глядя в какую-то папку, Стас произнес.

— Но вы… что-то можете? — я пробормотал.

— Вот. Об этом мы и должны с вами поговорить! — с каким-то даже удовольствием произнес и даже от бумаг оторвался. — Дело в том, что сосуды, в том числе головные, довольно хрупкие у нее. Так что применение сильнодействующих средств — дело весьма серьезное. И — как бы вам помягче сказать… необратимое. То есть будет спокойная она… но несколько заторможенная.

— …Насовсем?

— А вы что-то другое предлагаете? Таких срывов, как сегодня у нее был, мы больше допускать не имеем права. Понимаете — она даже у нас… выделяется.

Это она может! Молодец! Она даже на многотысячном заводе выделялась.

— Но, — заговорил я, — есть слово такое… «душевнобольные». Значит, душу надо врачевать. Словами, разговорами… общими приятными воспоминаниями… когда все было хорошо.

— У вас есть такие воспоминания? — почему-то удивленно спросил.

— Да… Мы очень хорошо жили, — ответил я.

Стас удивленно и даже обиженно взметнул бровь. Кто же ему, интересно, мешает жить хорошо?

— Ну что ж. Действуйте! Дерзайте! — Он резко встал.

Похоже, он разозлился, что я свою линию повел. Конечно, «острый психоз» надо как-то убрать… но тупая она мне не нужна. Это уже не она будет.

— Тогда вы попробуйте сегодня словесную свою терапию, — усмехнулся снисходительно. — И если ничего у вас не получится — будем колоть.

Я кивнул. Мы вместе вышли в коридор. Больные гуляли группками, дружески беседуя, как на Невском. Из комнаты отдыха доносился хохот, стук домино, треск бильярдных шаров, пальба по телевизору. Снова смех. Все живут нормально! Даже здесь. А она даже здесь умудрилась выделиться в дурную сторону!

— Здесь… пробовать? — спросил я у Стаса.

— А где же вы хотите? — усмехнулся он. — «Не здесь», по-моему, вы уже пробовали?

— А нельзя выйти погулять?

Здесь она меня вряд ли расслышит. А кричать — это будет не то.

— Ну, я готов сделать для вас исключение. Погуляйте — но только во дворе: час — до обеда. Понимаю, — по-мальчишески усмехнулся, — что не дать вам испробовать ваш талант было бы кощунством!

Издевается? Поглядим!

— Спасибо.

Разошлись.

— Ну ты, корова! — весело подошел к ней, застывшей в кресле. — Чего расселась? Гулять пошли!.. Где тут у тебя пальтишко, кроссовки? Давай. Где?

— В шкафу… — проговорила безжизненно.

— Ну так давай… неси! — Надо как-то расшевелить эту куклу, заставить ее двигаться ради нее же!

Поднялась еле-еле. Медленно ушла в туманную даль коридора. За ней? Ну не могу же я всегда переставлять ей руки и ноги, надо, чтобы она сама двигалась. Тогда, может, выберемся?.. О, обратно идет. Седые растрепанные патлы, мертвый взгляд. Нет, не выберемся! — понял с отчаянием. Вспомнил, как я верхом сюда! Кончай ты эти скачки. Бодрость духа твоя не соответствует действительности.