Марлена Штрерувиц - Без нее. Путевые заметки

* * *

Ее разбудил сквозняк. Полшестого. Ей что-то снилось. Страшное. Мучительное. Но все забылось. И его не было. Она лежала. Повернувшись на бок. Балконная дверь открыта. Наверно, ее можно увидеть с улицы. Смотреть, как она спит. Она лежала. Не в силах перевернуться на спину. Едва дыша. В груди все как будто умерло. В голове — тянущая боль. Пустая чужая голова. Она заставила себя лечь на спину. Правая рука двигалась с трудом. Отлежала. На спине дышать стало легче. Руку закололо, потом пошло тепло, вернулась чувствительность. Она заплакала. Громко всхлипывая. Поддерживая левой рукой правую. Лицо сморщилось.

Исказилось, слезы текли ручьем. При всхлипах судорожно сокращалась диафрагма. Упиралась в ребра. Больно. Каждый всхлип подбрасывал голову, потом она снова падала на подлокотник. Почему его нет здесь. Почему его вообще больше нет. Почему все кончилось. Ведь она-то его любит. Почему же она одна. Почему она всегда одна. Даже без родителей. Даже они не считали нужным жить для нее. Она не виновата. Она ни в чем не виновата. И уж тем более в случае с Вернером. И в истории с матерью. Она это знала. Но знать самой — это так мало. Выглядело-то все иначе. Она никогда ей не верила. И прежде тоже. Ничто не имело смысла. Этот недоверчивый взгляд. Этот взгляд. Он не относился к ней лично. Она совершенно не имелась в виду. Этот взгляд с самого начала похоронил ее. В себе. Потому что она — не мальчик. Эти строгие взгляды относились к девочкам. Ко всем девочкам. На всех девочек в приходе Сердца Иисусова смотрели одинаково. Капеллан и монахини. И родители. Всем им было известно, что за зло таится в маленьких девочках. У нее не было шансов. Позор. Изначальный. Проклятие. Это проклятие. И никакая добрая фея не явилась, чтобы погрузить ее в долгий сон. Действительность успела раньше. Сил больше нет. Что она здесь делает? Что она себе вообразила? Расспрашивать других. Выискивать более тяжелые судьбы, чтобы снести свою. Как они. Дистанцироваться. Чужие горести для собственного успокоения. Найти тех, кому пришлось по-настоящему туго. И радоваться. Другим было хуже. Голодали. Их преследовали. Пытали. Сжигали. Великое горе как способ оправдать мелкие горести. Но это убьет ее. Невозможно вынести: планировал поездку вместе с ней, а потом не поехал. Более важные дела. Сказать ей об этом в последнюю минуту в аэропорту, вместо того чтобы лететь вместе. Сделать сообщение. Но нет. Не надо жаловаться. Какие пустяки. Речь идет всего-навсего о любви. О ее жизни. Ее времени. Они говорили: снести. Это нужно снести. Так суждено Господом. Она села. Попыталась глубоко дышать. Откинулась назад и развела руки. Вдохнула. Дыхание прервал плач. Перебил. Стиснул горло. Икота. Сильная, и в груди, и в животе. В шее. Она сидела на диване. Расставив руки. Лицо залито слезами. Глаза горят. В них попала тушь. Вскинутые брови морщат лоб. Болит подбородок. И частая икота. Равномерная. Никак не справиться. «Ик» вырывалось, даже когда она стискивала губы. Получалось «ук». Она рассмеялась. Плакала, смеялась и икала. Мелкие резкие толчки. Как унизительно. Она в глубочайшем отчаянии — и икает. Пошла к телефону. Позвонила ему. Телефон звонил 15 раз. Она слушала шорохи в проводах. Бормотание и щебет. Жужжание. И икала. Положила трубку. Где он? Где он спит? Вдруг пришло в голову, что он сидит в самолете. На пути к ней. И все будет хорошо. Потом она рассмеялась. Над собой. Икала и смеялась. Его нет здесь. Она видела его телефон. Стоит на полу. В его спальне. Рядом с его кроватью. Или он перенес его на кухню и не слышит. Или он в постели. С какой-нибудь. Какой-нибудь другой. Был бы один — взял бы трубку. И шепчет ей на ушко, что они не будут подходить. С каждым звонком прижимается к ней все теснее. Целуя. Закрывая ей руками уши. Забираясь на нее. Раздвигая ей ноги и вонзаясь. Объятия, не успев проснуться. Тем теснее, чем дольше звонит телефон. Ей это очень нравилось. Она наслаждалась.

И до сих пор ей не бросалось в глаза, до чего же часто у него в спальне по ночам звонит телефон. Может, стоит еще позвонить. Чтобы им стало по-настоящему хорошо. Она пошла в ванную. Ужасно захотелось в туалет. Как хотелось всегда, когда она так плакала. Тоже унизительно. Сидела на унитазе. Икала, смеялась и плакала. Умылась. Намазала лицо кремом. На улице темнело. День клонился к вечеру. Ей нужно к морю. Краситься не стала. Скоро стемнеет. В семь уже темно. Выбежала из номера. Быстро шла. Сжимала губы, чтобы громко не икать. Но не удавалось. Она пошла медленнее. Старалась ровно дышать. Вдыхать через нос, выдыхать через рот. Но икота не проходила. Дыхание сбивалось. К пляжу идет все больше народа. Пары. Семьи. Посматривают, когда ей не удается справиться с икотой. Прямо у начала набережной она спустилась на песок и пошла к морю. В ботинки немедленно набилось полно песка. Она сняла ботинки. Пошла в чулках. Почему она до сих пор не купила кроссовки? И носки. Она связала шнурки и перекинула ботинки через плечо. Сунула руки в карманы и топала по песку. От набережной до воды — далеко. Внизу, на пляже, народу меньше. Бегуны. Гуляющие. Дети собирают ракушки. Шум бурного прибоя заглушает ее икоту. Она долго шла в сторону Санта-Моники. Надела ботинки. Пляж. Сырость. Чулки сильно трут. Ноги замерзли. Натерла до пузырей. Небо затянуто. Толстая пелена облаков. Светло. Ветер с моря. Свет меркнет. Она шла. Перебралась через рытвину. Какая-то труба заканчивалась на середине пляжа, и тонкий ручеек тек в море. Перепрыгнула через него. Давно миновала кафе. Она решила, что дойдет до следующей спасательной станции и там повернет обратно. Села на песок. Повыше. Над прибоем. Смотрела на море. Шум прибоя убаюкивает. Оранжевый диск солнца ненадолго показался из-за облаков. Окутал все розовой дымкой. Потом быстро стемнело. Она сидела. Ветер в лицо. Глаза горят. Песок прохладный. Мокрый. Она сидела. Сжавшись. Засунув руки в карманы куртки. Мимо прошла парочка. Они подошли к воде и сели в трех шагах от нее. Целовались, откинулись на песок. Прямо у ее ног. Сплетясь в единое целое. Темная масса. Она встала и пошла вдоль моря назад. Белые барашки на черной воде. Волны блестели в последних лучах закатившегося солнца, отраженных облаками. Люди стали силуэтами. Она шла. Казалась сама себе силуэтом. Больше никаких чужих взглядов. Икота прошла. Она не заметила, когда. Снова села на песок и смотрела на море. Грохот прибоя и волны в ночи. Вот бы сидеть так до конца дней, смотреть на море и слушать его. Далеко справа — огни Санта-Моники по берегу залива до Малибу. За спиной — высокий откос. Она сидела, пока последний отблеск на облаках не исчез. Над городом облака — оранжевые от огней, а над морем — черные.

* * *

На обратном пути было темно. Ярко освещенные магазины и рестораны. На улице слышна громкая музыка. Heavy metal из рыбного ресторанчика на углу бульвара Вашингтона. Фонари высоко, освещают только островки тротуара. Оранжевым светом. Между домами. В боковых улицах — глубокий сумрак. Рестораны полны посетителей. Люди перед ними. Стоят. Сидят за столиками. Держат в руках бокалы. Ходят туда-сюда. Кричат. Смеются. Говорят. Она шла посреди улицы. Субботний вечер. В Вене она вечерами работала. В последнее время. Субботние вечера никогда не сулили ей ничего хорошего. Она пошла быстрее. Песок в ботинках натирал ноги. Она присела на ступеньку перед одним из домов и сняла ботинки. Вытерла их платком. Вытерла ноги. Снова надела ботинки. Перед ней остановился какой-то мужчина. Ей были видны только его ноги в джинсах и кроссовки «Nike», она завязывала ботинки. Ноги подрагивали. Она завязала ботинки. Встала. Вставая, отвернулась от него. Повернулась спиной. Мужчина крикнул ей вслед: «Hello». [53] Привет! Она пошла дальше. Быстро. Заставляла себя не бежать. Еще раз услышала: «Hello». Но уже далеко за спиной. Хотелось домой. Никого не видеть. И чтобы на нее не смотрели. Не оценивали. Ее оценивали. Чтобы не смотрели. Чтобы тут произвести впечатление, тебе должно быть не больше тридцати. Остальных оценивают. Но она и не делала ничего такого, что выдавало бы ее социальный статус. И никого не эпатировала. Как женщина из книжного магазина. В обе стороны тек сплошной поток машин. Парковка перед мексиканским рестораном была забита, персонал помогал водителям парковать машины. Туда-сюда бегало несколько парней в красных фраках и цилиндрах, но при этом в шортах и кроссовках. Мигали разноцветные лампочки вокруг окон ресторана. Из ресторанчика на углу Виа-Дольче вновь доносилась музыка кантри. Посетители. Смех. Она шла мимо низких офисных зданий. Белые фасады щитовых домов подсвечены. За ними — тьма. Кусты и деревья — еще более темные силуэты. Вверх по Виа-Марина. Стало светлее. Она вошла в холл и свернула налево, к супермаркету. Перекусить. Готовить не хотелось. Приправы для спагетти. Сперва она еще думала, что будет играть здесь в домашнюю жизнь. Но это — если бы они были вдвоем. Если бы они были вместе. Домашняя еда. Хельмуту дважды вдень нужно горячее. Из-за гастрита. А раз в день они ходили бы куда-нибудь. Так должно было быть. Она вошла в супермаркет. Обошла три ряда полок. Взяла три упаковки печенья и бутылку воды. Выбор невелик. Холодильник с замороженными полуфабрикатами. У кассы стояла Бетси. Пила кофе и болтала с кассиром. Молодым афроамериканцем. Высоким. Мускулистым. В длинных белоснежных брюках, кроссовках и голубой футболке с закатанными рукавами. Свет играл на кофейной коже. Маргарита поставила на прилавок бутылку и положила рядом печенье. Поискала кошелек в заднем кармане джинсов. Бетси воскликнула: «Hi!» Вот они наконец и встретились снова. Она уже всех о ней спрашивала. Хотела поблагодарить и извиниться. За мать. Маргарита расплатилась. Но это же естественно. Бетси поставила чашку и протянула ей руку. «I am Betsy», [54] Я — Бетси. — сказала она. «Hi, — ответила Маргарита. — My name is Margaux». [55] Привет… Меня зовут Марго. «Like Hemingway?» [56] Как Хемингуэй? — рассмеялась Бетси. На ней был темный брючный костюм. Светлые волосы уложены в высокую прическу. Нарядная. Тени. Помада. Румяна на скулах. Рядом с ней Маргарита казалась себе голой. Глаза наверняка опухли. И почему она не назвалась настоящим именем? Бетси предложила выпить кофе. Для кофе слишком поздно, сказала Маргарита. «Sylvester. Is there de-caff?» [57] Сильвестр, у тебя есть кофе без кофеина? — спросила Бетси. Сильвестр взял кофейник с оранжевой крышкой и ручкой. Вопросительно поболтал им. Маргарита сказала: «Yes, please». [58] Да, пожалуйста. Что она здесь делает? Откуда приехала? — выспрашивала Бетси. Бетси ищет квартиру для матери. В Санта-Монике. Или Брентвуде. Матери необходим теплый климат. Чикаго ей не подходит. Он рассмеялась. Сильвестр предложил Маргарите сахару и молока. Она взяла и того, и другого. Помешала в чашке. Отпила. Кофе крепкий и горький. Она едва удержалась, чтобы не поморщиться. Итак. Она из Вены. И здесь собирает информацию. Потом напишет книгу. Возможно. Ах. Она писательница. Как интересно. Ей бы тоже хотелось уметь писать книги. Бетси попросила еще кофе. Она спросила Сильвестра, чем он занимается. Кто по профессии. Он учитель физкультуры. Работает в оздоровительном центре и подрабатывает здесь. Разве он не артист? — спросила Бетси и провела пальцем по его левому бицепсу. Сильвестр ухмыльнулся. Нет. Нет. Это не для него. Он бы с большим удовольствием писал книги. Он улыбнулся Маргарите. Бетси положила на прилавок пять долларов. «That's o.k.», [59] Здесь: Не надо сдачи. — сказала она и подвинула к нему мелочь. Ослепительно улыбнулась. Взяла с прилавка Маргаритину бутылку. Сейчас они отнесут эту бутылку в номер Маргариты, а потом поедут выпить. Две одинокие женщины. Субботним вечером. Надо что-то предпринять. Ее пригласили на вечеринку. Маргарита пойдет с ней. Каждому приятно познакомиться с писательницей. Они вышли во двор. Под пальмы у бассейна. Маргарита сказала, что не может. Не в таком виде. Бетси рассмеялась. Громко и пронзительно. Это пустяки. Ктомуже она выглядит точно так, как представляешь себе писательницу. Да она увидит. Милейшие люди. Коллега по работе, которая переехала сюда. Кэрол. Бетси говорила о Кэрол и ее муже, какие они славные, пока они не дошли до номера. Вошла первой и огляделась. У них с матерью номер больше. Отдельная спальня. Для мамы. А сама она спит на диване. Когда она уходила, мать уже приняла снотворное и уснула. От семьи только они и остались. Она и мать. Им нужно держаться вместе. Маргарита поставила воду в холодильник. Туда же положила печенье. Могу предложить только воду, сказала она Бетси. Или кофе. Нет. Нет. Им пора ехать. Она что, серьезно? Насчет вечеринки. Маргарита не приняла приглашение всерьез. Ей надо выспаться. После перелета. Но она не выглядит усталой, сказала Бетси. Поехали. Вечеринка в Глендейле. Не следует ли им позвонить и предупредить? Что будет еще гость. «Неу, — вскричала Бетси, — this is California». [60] Эй!.. Это же Калифорния! «О.к.», — сказала Маргарита. Но она поедет на своей машине. Маргарита достала из сумочки ключи. Положила в карман деньги и права. Взяла свежий платок. Надо привести себя в порядок. Переодеться. Она же никуда не собиралась. Или? Да не все ли равно. Она увидится с этими людьми в первый и последний раз в жизни. Так не все ли равно, что они о ней подумают. Ну хорошо, сказала она, тогда пошли. Бетси знает дорогу? Они вышли. Маргарита закрыла дверь на оба замка. Проверила, хорошо ли заперто. Бетси засмеялась над ней. Эти замки никуда не годятся. Их лучше вообще не закрывать. Дверь ломать не придется. Всю дорогу до машины Бетси смеялась. Она веселилась. Была возбуждена. Хотела звонить в другие двери. Одна была открыта. Полная комната людей. Стоят с бокалами в руках. Курят и разговаривают. Тесно. Музыка. Диско-бит в переложении для техно. Бетси решила зайти. Маргарита ждала в коридоре. Если Бетси тут останется, она сможет вернуться. К книгам. Или поехать кататься. Но Бетси все же двинулась дальше. Не боится ли она опрыскивания, спросила Маргарита. Ах. Те, кто это делает, — фашистские свиньи. Они наверняка всех отравят. Бетси возмутилась. Но не оставаться же из-за этого субботним вечером дома. Сидеть в одиночку. Нет. Кроме того, сегодня опрыскивают на юге. Далеко. Они спустились на лифте. Там по-прежнему воняло. Бетси выскочила из лифта и зажала нос. Восклицая: «Фу!» Маргарита рассмеялась. Бетси в восторге завопила: да она умеет смеяться! А она уж думала, что люди из Вены только и знают, что вальс танцевать. А не смеяться. А она умеет танцевать вальс? Маргарита открыла машину. Да. Конечно. Она умеет вальсировать. И ходить на лыжах. Она настоящая австрийка. Она родилась в Зальцбурге. Живет в Вене. Умеет танцевать вальс и бегать на лыжах. И можетспеть песенку из «Sound of Music». Этого довольно? Бетси захихикала. Захлопала в ладоши. Сидя в машине, они посмотрели по карте, куда ехать. Бетси взяла карту. Маргарита тронулась. Они ехали вверх по бульвару Вашингтона и распевали.