Марлена Штрерувиц - Без нее. Путевые заметки

Александр Белобратов

В доме было тепло. Пахло болезнью. Дезинфекцией и мочой. Резко. И сладко. Манон провела ее по комнатам. Говорила: здесь вот была гостиная. А там, дальше, там была мастерская Анны. Они дошли до спальни. На широкой кровати лежал старик. В светлой пижаме, ноги прикрыты тонким бежевым одеялом. Он лежал на спине, без подушки. На груди — плюшевый зверек. Лежащая львица. Он обнимал ее. Гладил. Манон подошла. Вытащила у него из уха наушник. Старик улыбнулся ей снизу вверх. Манон уселась рядом. Перевела дух. Это вот «young lady from Vienna». [1] Юная леди из Вены. (Здесь и далее — англ.) Которая собирается писать биографию Анны. Ее зовут Марго. Вообще-то — Маргарита. Но нравится ли ему имя Маргарита? «I don't know. I don't think so», [2] Не знаю. Не думаю. — сказал он. И снова улыбнулся Манон. Она отдала ему наушник. Ей надо на кухню. Готовить. Приготовить Альбрехту поесть. Парень, что за ним ухаживает, готовит плохо. Не так, как Альбрехт любит. А Марго пусть присаживается. Да. Там вот. Альбрехт с ней побеседует. Хотя… Когда он слушает музыку, нужно набраться терпения. Манон ушла. Похлопывая левой рукой по груди. Не сильно. Чтобы выровнять дыхание. Другой рукой она придерживалась за стену и за мебель. Маргарита хотела встать и помочь. Поддержать. Манон отрицательно покачала головой. Задыхаясь, она вышла и прикрыла за собой дверь. Маргарита сидела, смотрела на лежащего старика. Лица ей было не видно. Мешала львица на его груди. Он обнимал игрушку. Гладил ее. Большими руками. Белыми. Пальцы у него — длинные и плоские. Пальцы одной руки скользили по спине львицы. На секунду задержались на хвосте. Потом снова заскользили по спине. Другой рукой он придерживал голову львицы. Иногда отбивал на голове ритм. Той музыки, что слушал. Наверное. Маргарита сидела в деревянном кресле с высокой спинкой. Положив руки на подлокотники. В комнате сумрачно. Небо затянуто, а за окном — кусты. Тепло. Отопление включено. От латунной решетки в полу поднимается горячий воздух. Что тут поделаешь? Что вообще делают? В такой ситуации? Шумы за дверью. Приглушенные. Далекие. Время от времени на улице слышен шум автомобилей. Едут в гору. Скорее даже не шум, а дрожь дерева, из которого построен дом. Она сидела. Усталая. Не выспавшаяся. В Вене сейчас два часа ночи. Сладкий запах. Он то накатывал волнами, то почти пропадал. Ей станет дурно. Очень. От таких запахов ее тошнит. Начнется мигрень. Придется выходить на воздух. Но как выйти из этой комнаты? Снаружи дом казался маленьким. Но они прошли потом так много комнат. Холл. Гостиную. Библиотеку. Мастерскую. Узкими коридорами. Где кухня? Она неподвижно сидела. Слушала собственное дыхание. Старик наверняка забыл о ней. Вообще не обратил внимания. И этот дом. Его купила Альма Малер. Для Анны. До того Анна жила в Лос-Анджелесе у матери. В 1954-м. Тогда Анне было 48. Жила с Альбрехтом Йозефом. Уже тогда. Они были вместе 37 лет. А потом… В биографии Анны Малер из каталога, опубликованного к зальцбургской выставке ее произведений в 1988 году, Альбрехт Йозеф даже не упомянут. Они забыли о нем, сказала в Лондоне дочь Анны Марина. Потому что он всегда был рядом. Альбрехт Йозеф гладил маленькую львицу. Маргарита глядела на него. Как его пальцы шевелятся на темной гривке в такт музыке. За дверью — шаги. Удаляются. Старик подтянул игрушку к губам. Поцеловал голову зверька. Отодвинул его обратно. Погладил. Спросил, знает ли она, как делают такие игрушки. Он говорил по-английски. Выговаривал «th» как «s». Он полагает, что их шьют на болванке. На глиняной. А потом выворачивают. Как перчатки. Эта львица у него с тех пор, как ему исполнилось пять лет. И ее всегда звали «львица». «Little lioness». [3] Маленькая львица. «Маленькая львица», так он сказал. По-немецки. С американским акцентом. В доме его родителей на озере Штарнбергзее была библиотека на чердаке. И там у него была собственная полка для плюшевых зверей. У него были все плюшевые звери, какие только возможно. Больше всего он любил кошку. Эта кошка играла с красным клубком. Он так любил эту кошку, что и клубок, и кошачья шерсть под конец стерлись. И кошка стала похожа на мышь. Он говорил громко.

Четко. Потом снова замолчал. Лежал. Гладил львицу на своей груди. Маргарита сидела, наклонившись к нему. Чтобы ничего не прослушать. Она смотрела на старика. Снова слышала лишь собственное дыхание. Львицу они у него отобрать не смогли. Тогда. Или? В комнату вошла Манон. Им пора ехать. Скоро стемнеет. За ней вошел высокий блондин. Манон спросила у него, все ли окна закрыты как следует. Соблюдены ли все меры предосторожности. Блондин кивнул. Он был в белом халате. Он снял одеяло с ног Альбрехта и сложил его. Манон спросила у Маргариты, знает ли та, что после наступления темноты из дома выходить нельзя. Что производят опрыскивание от какой-то мухи, которая уничтожает растения. С самолетов каждую ночь опрыскивают один за другим все районы Лос-Анджелеса. И нельзя выходить, и нужно герметизировать все двери и окна и держать их закрытыми. Неизвестно, может, эта отрава ядовита и для людей. А не только для этой мухи. Манон остановилась у кровати Альбрехта. «We didn't live that long in California to be gassed in the end», [4] Мы не для того так долго прожили в Калифорнии, чтобы быть в конце концов отравленными. — сказала она ему, и оба рассмеялись. Манон взяла Альбрехта за руку. Мужчина в белом халате подошел к окнам. Потряс рамы и кивнул. Манон наклонилась и поцеловала Альбрехта. Ему подадут такое мясо, как он любит. Сказала она. Он должен поесть как следует. Чтобы ничего не оставалось. Она сделала Маргарите знак подойти к кровати. Маргарита подала старику руку. Улыбнулась ему сверху вниз. Он ответил улыбкой снизу вверх. Пусть она возвращается поскоpee. He так часто в гости приходят «charming young ladies». [5] Очаровательные юные леди. Теперь не так часто. Манон обещала еще раз привезти Марго. Они пошли к двери. Мужчина в белом халате вкатил в комнату кресло-каталку. Начал поднимать Альбрехта с постели.

Манон шла к машине. Придерживаясь за стены. Маргарита следовала за ней. По комнатам, в которых стало темно. По узким коридорам. Слышала, что Манон не удается глубоко вдохнуть. Манон села в машину. Немедленно заправила за уши прозрачные трубочки, шедшие от баллона с кислородом. Засунула в нос их концы. Повернула вентиль баллона. Ухватилась за него обеими руками. Глубоко дышала кислородом. Духота в доме. Она убьет ее. Но ему это необходимо. Альбрехт не укрывается. Не хочет, чтобы на нем лежало одеяло. И ночью тоже. Стало быть, в доме должно быть тепло. Удалось ли им поговорить? Лицо Манон порозовело. Она включила зажигание. Развернула огромный автомобиль и поехала. Манон ехала медленно. Ведь Олета-лейн — просто ущелье какое-то. Удалось ли Марго что-нибудь узнать у Альбрехта? Маргарита глядела на кусты. Свисающие ветви то справа, то слева задевали широкий «кадиллак». Колючие мясистые листья. Сухой шорох. Нет. Они не побеседовали, ответила она. Альбрехт говорил о том, как делают мягкие игрушки. «The little lioness, — воскликнула Манон и хлопнула ладонью по рулю. — Always the little lioness». [6] Маленькая львица… Вечно маленькая львица. Прямо ревновать начнешь. К этому зверю. В один прекрасный день позвонил этот парень. Марк. Поляк. И сказал, что Альбрехт выписывает чек и не могла бы она приехать и заняться всем этим. «Why shouldn't he write a check?» [7] А почему бы ему не выписать чек? — спросила она. Выяснилось, что чек был на 10 000 долларов. Тогда она поехала. Альбрехт все еще выписывал чек. Уже третий. Он их портил. Она спросила, зачем ему выписывать чек. Старик ответил, что хочет дать Марку денег. А Марк будет вечно заботиться о маленькой львице. С тех пор она занимается еще и финансами Альбрехта. Они выехали на бульвар Сансет. Темное небо. Серое. Черные контуры деревьев и кустов. Медленно едем потому, что все хотят домой, сказала Манон. Из-за опрыскивания. Чего она только не подписывала против этого безобразия. Отрава с самолета! Над жилыми кварталами! Она снова хлопнула по рулю. Марго потом тоже надо поторапливаться. Домой. И пусть спросит у управляющего, на самом ли деле все окна проконопачены. Они двигались в длинном ряду машин. Маргарита откинулась назад. Ехала. Слушала старуху. Смогла бы она жить столь активно при такой болезни? И быть такой милой. Всегда в добром настроении. В Вене с такой болезнью сидят в доме престарелых, а не разъезжают на золотом «кадиллаке» 1968 года выпуска с кислородным баллончиком под мышкой. Машина покачивалась. Медленно двигалась вперед. Равномерно, вместе со всеми машинами. Цепочки огней встречных машин. Впереди — красные полосы заднего света, взбирающиеcя в гору. Больше они не разговаривали. Манон свернула с Сансет. Движение ускорилось. Они уже не ползли. Манон остановилась в боковой улице у своего дома. Посоветовала Маргарите на будущее тоже останавливаться здесь. А завтра с утра они созвонятся. Она пригласила Макса. Доктора Макса Ханзена. Он был с Анной в Китае. Но он пока не знает, будет ли у него время. Он работает в обществе по борьбе со СПИДом. Там со свободным временем не так просто. Что понятно. Манон завернула кран кислородного баллончика и положила трубки на сиденье. Через заднюю дверь они прошли во двор. Мимо бассейна. Вода снизу подсвечена. «You hurry». [8] Поспеши. Манон отправила ее к парадному входу. Подталкивала. Ей надо торопиться. До завтра. Маргарет помахала Манон. Та стояла у входа и махала в ответ. Маргарита побежала к машине. Не начнут же они распылять отраву сию минуту. Тем не менее она торопилась оказаться в автомобиле. На обратном пути останавливалась у всех светофоров. Все ехали медленно. И она тоже. На ветровом стекле постоянно собирались капельки влаги. Если она включала дворники, стекло мутнело. Влажный воздух. Как перед дождем. Как и по дороге туда. Но казалось, что это — отрава с самолетов. Надо въехать прямо в гараж, можно будет больше не выходить на улицу. И вообще, сегодня она останется дома. Надо выспаться. А он собирался позвонить. Уж не уснула ли она, сидя в машине у Манон? До Вениса она ехала больше часа. Машины ползли по улицам плотной толпой. В Венисе она свернула на Вашингтон-стрит, а сразу за Виа-Марина — еще раз. Можно было бы проехать и по Виа-Дольче. Проще было бы. Быстрее. Но тогда пришлось бы выбираться из потока машин. А так она поворачивала вместе со всеми. С той же скоростью. И не надо искать дорогу. Она свернула в боковую улицу. Начался дождь. Освещенные окна высокого дома по левую руку были нечеткими. Расплывались за пеленой дождя. Было приятно добраться до гаража. Почти восемь. Болит затылок, глаза горят. Хорошо бы сходить к морю. Но не в такую погоду. Да еще эта отрава. Наверняка она не настолько ядовита, как кажется Манон. Но все же… А что будет с бездомными? Ведь столько народу ночует на пляже.