Синтия Озик - Путтермессер и московская родственница

— По-моему, — мрачно сказала Путтермессер, — было бы гораздо полезнее, если бы ты выбросила эту глупую книгу и взялась вместо нее за английскую грамматику.

Коричневые семечки Лидиных глаз округлились. Она захлопнула сонник.

— Зачем мне английский? Я еду на Сахалин к Володе! Делать большой бизнес на Сахалине!

— О чем ты говоришь?

— Володя сказал: приезжай, получим много денег. Может быть, женимся.

Серая муть за окном светлела, словно ее разбавляли жидкой побелкой. До зари было еще далеко, но самые черные часы ночи ушли, и в этом предутреннем еще-не-свете, свитом с резким, как в мультипликации, блеском потолочного светильника, Лидия будто фосфоресцировала сама по себе.

— Ты приехала искать убежища! Ты спасалась оттуда! Я месяцами мостила тебе дорогу до твоего приезда, — сказала Путтермессер. — Я сражалась, черт возьми, со всеми бюрократами, частными и государственными. Это что, по-твоему, Лидия? Каникулы?

— Я приехала работать, — возразила Лидия.

— Ты здесь беженка.

— Кто? Какая беженка?

Ее лицо было — освещенная сцена; каждый волос ее прически накалился докрасна и продолжал краснеть.

— Только не говори мне, что из миллиона английских слов именно этого ты не понимаешь! Где твой словарь? Тащи его! Если еще не спущен вместе со всякой всячиной через торговую точку Питера Робинзона…

— Ах, Петр, — нежно вздохнула Лидия. — Высокий мужчина, совсем как Володя.

— Возьми, черт возьми, словарь.

И во второй раз за эту ночь Лидия прорвалась за баррикаду своего имущества — ложек, кукол, платков и прочего, привезенного для продажи в Америке, — и вернулась с книжкой: «Русско-английский и англо-русский словарь».

Путтермессер показала ей слово с русским переводом «беженец», и рядом было: «эмигрант».

— Прочти, — велела она.

— Ну, эмигрант.

— Вот ты кто. Вот чего я добивалась. Вот что я поняла из слов Жени.

— Женя? Женя это сказала? Я такой эмигрант, как ты святая женщина, — вскипела Лидия и разразилась долгим, долгим смехом, категорическим и вдохновенным. — Мама сказала! Мама хочет!

Под конец Петр заплакал. Лидия улетела всего день назад; сама, без посторонней помощи сумела купить билет на прямой рейс Нью-Йорк — Москва.

— Знаете корейский магазин на Первой авеню? Она попросила сходить туда с ней. Померить на себя пальто. Это было только позавчера.

— Да, она говорила, что вы и ее друг примерно одного роста, — сказала Путтермессер.

— Я знал, что это подарок, но не знал, для кого. Она сказала, что для ее брата в Москве. Сказала, что отправит ему посылкой.

— У Лидии нет брата.

— Она с самого начала намеревалась уехать.

— Но не раньше, чем распродаст товар, — сказала Путтермессер.

— Эти куклы разлетались, как горячие пирожки. Она заработала на них долларов девятьсот, не говоря уже об остальном добре.

— Русское народное искусство. Ложки, платки.

— А значки с Лениным? Для пробы — как пойдет торговля.

— Зондирование рынка, — подтвердила Путтермессер.

— Она ушла из моего магазина, наверное, с двумя тысячами. Даже эта чудная книжка продалась — знаете, наполовину английская, наполовину русская. Представляете, в спортивном магазине! Десятку за нее получила.

— Неужели словарь продала? — вскричала Путтермессер.

— Это вы ей предложили, нет? Она сказала, что вместо этого вы велели ей заниматься грамматикой. — Петр отпил и всхлипнул. — Мне так нравился ее русский выговор.

Они сидели в гостиной Путтермессер. Это тоже было в своем роде чаепитие, только в чашках налит был не чай, а спиртное. Петр принес бутылку водки, отпраздновать с Лидией месяц знакомства — ровно месяц назад она появилась в спортивном магазине «Албемарл».

Но Лидия была далеко отсюда над круглой Землей, летела на похороны Советского Союза.

На ковре валялись мятые пластиковые пакеты. Диван-кровать пребывал в том же состоянии, в каком его покинула Лидия: ворох подушек и перекрученных простынь. Под полупрозрачной пеленой рваных колгот стояли банки из-под «колы». Разнообразная косметика Лидии, лосьоны, лак для ногтей, лак для волос источали слабый запах, словно здесь прошло и оставило в воздухе след душистое привидение.

—   Она даже не сказала, что уезжает, — жаловался Петр.

Путтермессер заглянула в чистые, влажные северодакотские глаза. Чистый американский парень: обморочили.

—   Великий эксперимент, — сказала она и вылила оставшуюся водку в чашку бедного наивного Петра.

12 декабря

Уважаемая г‑жа Путтермессер,

надеюсь, Вы простите мне это несколько неловкое вторжение. Ваша соседка сверху и моя старая приятельница Барбара Блаушильд любезно сообщила мне Ваше имя. Насколько я понял, Вы присутствовали на нашем вечере для сбора средств две недели назад в обществе той интересной молодой дамы, которая подняла шум, — Барбара говорит, что она Ваша родственница. Барбара сказала также, что отказалась от услуг этой молодой дамы из-за меня. (Она наняла ее, будучи движима состраданием.) Я очень ценю дружбу и верность Барбары, но она всегда была порывиста. (Мы сохраняем дружбу, несмотря на то что ее муж много лет со мной не разговаривает. Причина в том, что 100 лет назад, в Калифорнии, мы были в близких отношениях с Барбарой, и Билл не может этого пережить.)

Признаюсь (опять), что испытываю неловкость, обращаясь к Вам с просьбой. Дело в том, что на нашем собрании, когда эта молодая дама с русским акцентом поднялась в гневе — хотя едва ли понимала, о чем говорит, — я подумал, что хочу познакомиться с ней. Сложность в том, что Барбара, уволив ее, не желает с ней общаться. И я подумал, что, может быть, вы согласитесь мне помочь. (У меня слабость к рыжеволосым.)

15 декабря

Уважаемый г‑н Хартстайн,

спасибо за письмо. Моя родственница вернулась в Советский Союз. Однако она оставила на крышке бачка в туалете некоторое количество косметики. Там не было ничего необычного или заслуживающего упоминания. Однако совсем недавно я нашла спрятанную под ее кроватью наполовину использованную бутылку с краской для волос.

Из Тель-Авива, на немецком (в неизбежно корявом переводе Путтермессер):

Отель Руаяль

23 июня

Liebe Ruth [16] Дорогая Рут ( нем. ). ,

как видишь, под давлением обстоятельств я эмигрировала в das Land, wo die Zitronen blu..h’n [17] «[…Ты знаешь] край, лимоны там цветут». Гёте. Миньона. Пер. С. Шервинского. (Goethe). Я здесь всего два дня. Лидия теперь живет на Сахалине. Летом это не так тяжело. Она беременна шесть месяцев, и они с Володей (он ее друг с прошлого года) очень скоро поженятся. Он очень занят, начинает дело с другими энергичными молодыми людьми. Ты, вероятно, не знаешь, потому что до сих пор это хранилось в строгом секрете, но фермеры на Сахалине откопали несколько мамонтовых бивней эпохи палеолита. Володя намерен скупать бивни у местных жителей и перепродавать на Западе. Он и его коллеги только начинают, поэтому инвестиции не будут большими. Мне говорили, что эти бивни очень красивы и напоминают ископаемое дерево. Лидия несколько сомневается в их подлинности, но ты знаешь мою Лидию — такой скептик! Тем не менее она вложила в их предприятие все деньги, заработанные в Америке. Даже если бивни не подлинные, она считает, что их можно выдать за таковые потенциальным коллекционерам, потому что товар лицом продается.