Леонид Сергеев - Заколдованная

Краем глаза я зорко следил за его каракулями и ответственно заявляю: все, что он написал, следовало перевернуть наоборот, тогда получалось как раз то, что было на самом деле. Впрочем, что вы хотели от Куки? Ведь, он даже писал с ошибками, да таким размашистым почерком, что, казалось, на бумаге лежат вытянутые пружины. Под конец своей писанины Кука начеркал фразу: «Поездку несколько омрачают мои приятели: Котел брюзжит, что все вокруг плохо, а Чайник замкнулся в своем мирке, ему все до лампочки». Как вам это нравится?

Между прочим, когда я описал нашу поездку и понес рукопись в редакцию, скептик Котел заявил, что я напрасно рассчитываю напечататься, так как писательское ремесло у меня хромает.

— Здесь ты не вышел способностями, — бубнил он. — В этом смысле гораздо больше шансов у Куки. Его дневник написан возвышенней и глубже, в его слова вложена душа, поэтому они живые, зажигательные. И вообще у него достаточно зрелое, масштабное произведение, а ты скользил по поверхности.

Ну, о каком сравнении может идти речь? Скажу без ложной скромности, я справился со своей задачей — с исчерпывающей полнотой дал правдивое описание реки и деревень, заодно предельно ясно решил проблему свободного времени, досуга, увлечений, в то время как Кука накатал что-то вроде автобиографии, да еще напичкал свой текст разными литературными выкрутасами. Уж я не говорю о жалком количестве страниц в его блокноте — в моем очерке раз в десять больше, и, если говорить начистоту, я писал его без всякой претензии на стиль. Разжигайте им печь, если вру!

Кстати, прошу этот очерк рассматривать и как научный труд, достоверный документ нашей эпохи. Обратите внимание, с начала поездки я исследую совместимость людей в замкнутом проживании, и мое исследование движется на фоне меняющихся ландшафтов. Согласитесь, красоте такого изложения могли бы позавидовать многие ученые.

С погодкой нам повезло — несмотря на ранний час, солнце жарило точно сковородка. Мы решили устроить банный день и, намылившись, стегали друг друга березовыми вениками, причем Кука стегал меня с таким остервенением, что не будь он моим приятелем, я подумал бы, что нахожусь в камере пыток. Спустя некоторое время купались. Массивный Кука догадался прыгнуть с плота и когда плюхнулся, река вышла из берегов, и волны обрушились на наши пожитки. Дряблый Котел, покрякивая и поскуливая, приседал на мелководье и трещал:

— Песок очень желтый и мелкий, а мне нравится крупный и белый. Вода, наверное, плюс двадцать градусов, а я привык к двадцати одному с четвертью. Облака кучевые, а я люблю перистые с розовым отливом…

Я тоже разок нырнул, оставив за собой цепочку серебристых пузырьков. После купания легли на песок позагорать, и в Котле внезапно проснулось запоздалое раскаяние:

— А в некотором смысле я напрасно ругал тех сельчан. Люди не виноваты, что так живут.

— Виноваты! — безжалостно отрезал Кука. — И лихо, по делу ты пропесочил их. Кто им мешает починить технику? Подправить дома?!

Через минуту они затеяли очередной спор (орали так, что у них с губ летела пена), и в этом споре, кажется, вновь победил Кука. Точно не помню; меня разморило на солнцепеке, я залез в палатку, лег в высокую, похожую на лапшу, траву, попытался подремать — ведь из-за Куки не выспался, но уснуть не удалось. Прежде всего от тягучей жары. Потом, сокрушая все на своем пути, как бульдозер, в палатку забрался Кука. Под конец, когда я почти уснул, меня растолкал Котел, и с глупой потугой на юмор, пожелал «приятных сновидений».

Дальше я просто лежал с закрытыми глазами; болело сожженное солнцем тело (кожа сходила, как шелуха с молодой картошки) и ныли ссадины на руках и ногах; во сне Кука, как всегда, усиленно гримасничал, дул и вздыхал, и скрипел зубами (а они у него, как гвозди), а в его животе стоял гул, точно колокольный набат. Я пытался перевернуть истукана, но разве такую тушу сдвинешь? Тут нужен домкрат.

Во второй половине дня мы вылезли из палатки и с изумлением заметили, что плот исчез.

— Проворонили! Стащили! — нахохлился Котел.

— Сперли! — внес существенную поправку Кука. — Тому, кто это сделал, я намылю шею! — он принялся оскорблять Котла за то, что тот отнесся к швартовке наплевательски и теперь мы расхлебываем последствия. (И откуда он взял, что плот привязывал Котел? Я четко помню, что его как раз привязывал сам Кука, да еще морскими узлами).

Разумеется, Котел огрызнулся. Представляете, как на фоне их паники выглядело мое спокойствие? На самом-то деле у меня внутри все заледенело, но я не показывал вида, я умею держать себя в руках. Сдержанность — одно из основных моих достоинств.

— Вон он! — Кука вдруг хлопнул себя по коленям и показал в сторону.

У соседнего острова действительно маячил наш плот; только пока мы обсуждали, что делать, течением его развернуло и понесло. Кука с Котлом сразу побежали к воде, но лучше бы не рыпались, потому что в обход по мелководью я догнал его быстрее. Через условную преграду — протоку выбежал на берег и, поравнявшись с плотом, бросился в воду. Но деревянный беглец подпустил меня поближе, вильнул рулем и, прибавляя скорость, заскользил вниз по течению. Тогда я снова выскочил на берег, забежал немного вперед, соизмерил силу течения реки и свои возможности и, уверившись в победе, кинулся плоту наперерез.

Вы сомневаетесь — получилось ли? Не сомневайтесь! В таких делах я никогда не терпел поражений. Срабатывает опыт. Ну, то есть я хочу сказать, что профессионал и в сложный момент остается профессионалом. Как пловец я показал себя во всем блеске. Победа мне была обеспечена заранее; куда плот денется, если за дело взялся такой, как я?!

Но пойдем дальше. Дополню текущий момент — подплыли Котел с Кукой. Они так наглотались воды, что я еле втащил их на плот. И началось — обнимают меня, поздравляют:

— Золотой ум! Заслужил орден! Теперь попадешь в рай!

Отвесили и другие комплименты. И что они в самом деле?! Ведь в сущности я такой же, как все, только умнее, талантливее. Ну, короче, мои приятели ударились в крайность — похвалили больше, чем надо, а я знаю, если они меня хвалят, значит скоро будут ругать. Я уже привык обороняться; впрочем, может это был этакий хитрый ход — выдать аванс похвалы в счет ожидаемых подвигов.

— Не понял! Что это такое?! — Кука вдруг показал на берег, сплошь забитый спиленными деревьями, меж которых возвышался трактор непонятного происхождения.

— Заброшенный участок, леспромхоз старался, — ответил я с горьким спокойствием. — И, видимо, давно, трактор уже зарос цветами.

— Вот удивляемся, что Америка богатая, — пробубнил Котел. — Так американцы все до доллара считают, у них во всем экономия. Бумагу делают из макулатуры, а наши деятели леса губят.