Леонид Сергеев - Вперед, безумцы!

— Ну, уж! В любой системе можно создать свою микросреду, как бы свое жизненное пространство.

— Как можно нормально жить в ненормальной среде? О чем вы говорите?! В ненормальной среде человек вынужден совершать ненормальные поступки. Люди загнаны обстоятельствами, находятся под постоянным прессом, потому и рушатся семьи, многие спиваются. Вон и вы постоянно мрачный. И это понятно. Здесь только и думаешь, как бы выжить, а чтобы выжить, нужно стать примитивом, считать копейки от зарплаты до зарплаты, или замкнуться в своем мирке, как вы предлагаете. То есть жить ограниченно, не так, как хочешь, как достоин, — радость окончательно покинула ее; в глазах появились непримиримость и злость. — Здесь условия меняют человека. Из талантливого делают посредственного, из доброго — злого. Потому и столько озлобленных людей. А там, на Западе, на улицах незнакомые люди улыбаются друг другу. Все приветливые, вежливые. Да, что говорить! — она махнула рукой. — Здесь никогда не смогут так смеяться, как американцы!..

— В благополучии, богатстве легко быть приветливым, смеяться, — он достал сигареты. — А вот у нас… Конечно, у нас надо иметь мужество, чтобы остаться самим собой, сохранить честь и достоинство. Но, согласитесь, такие люди есть, и их немало.

— Единицы! — выпалила она. — А в массе — кошмар! Тупые лица. Не лица, а рожи, — теперь от нее хлестала злость такой же огромной силы, как прежняя радость. — О чем вы говорите, когда почти не осталось порядочных, талантливых людей?! Здесь забыли, что такое гуманизм, благородство. Кругом невежество и хамство… Трагедия в том, что уничтожена интеллигенция, лучшие умы и таланты. И пройдет два-три поколения, пока интеллигенция возродиться… Впрочем, поколение, которое идет за нами, еще хуже — сплошные циники, приспособленцы.

— Все так, — закурив, кивнул он. — Но все-таки есть и другое. Надо уметь видеть и хорошее. Согласитесь, все-таки вас окружают замечательные люди. Я имею в виду ваших друзей. И, кстати, вы уезжаете не только от системы, но и от них, друзей, от привязанностей, от языка и традиций. Это все нешуточные вещи. Вас там, в Америке, замучает ностальгия. Ностальгия страшная штука.

— Знаете что?! — перебила она. — И там можно найти друзей. Зато я буду чувствовать себя свободной, — ее слова звучали решительно и твердо; казалось, ее дух — некий тугоплавкий материал, который с повышением температуры приобретает большую прочность.

— Свободной! — повторила она. — И личностью… Мы там не пропадем. Мой муж — кандидат наук, и у меня есть диплом… Да и я готова работать кем угодно: посудомойкой, уборщицей и все равно буду себя чувствовать большей личностью, чем здесь. Там никакая профессия не унизительна…

— Все так, — он затянулся и выпустил в сторону струю дыма. — Но и там жестокий мир, борьба за выживание, правда, на более высоком уровне. Там постоянная гонка за деньгами, все подчинено деньгам, при свободной демократии нет свободы от денег. И тоже полно невежд и дураков, и хамства хватает. Там все заняты бизнесом, при встрече говорят о страховке, налогах, а мы живем неважно, плоховато, но у нас можно поговорить по душам. К тому же, в Америке ценятся люди действий, поступков. Там не любят непрактичных, чудаков, мечтателей, а у нас, сами знаете… Западные женщины любят суперменов, победителей, а наши и несчастных, неудачников… Так что, наше общение — огромная ценность. Оттуда, издалека, вы увидите, что и здесь есть кое-что хорошее. Например, соловьи. Ведь соловьи только в России, — он попытался внести в разговор шутливую ноту.

— Не увижу! — раздраженно усмехнулась она. — Здесь отвратительно все! Невыносимо больше смотреть на нищету и убожество… Грязные подъезды, кругом мусор, свалки, какой-то помоечный мир. Искусство пошлое, показушное, кругом идиотские призывы, лозунги… Если бы не дали разрешение, уехала бы в глухую деревню, чтобы ничего и никого не видеть… Здесь все держится на страхе… Мой дед вечно боялся, что его арестуют, потому что он не чисто русского происхождения. Отец на работе боялся говорить правду в глаза; говорил ее дома шепотом. И всю жизнь боялся стукачей и всех людей в форме. Мать боялась, что ее не пропишут в столице, что она не дотянет до зарплаты, не достанет лекарств, когда я болела. Муж после института боялся — отправят в «почтовый ящик», а он хотел заниматься наукой в НИИ. Я по вечерам боюсь выйти на улицу — боюсь грабителей. А днем, и в транспорте, и в магазинах боюсь грубостей и хамства. Здесь все виды страха. Да что там говорить! — гримаса боли передернула ее лицо. — Здесь никогда не будет нормальной жизни… Там, на Западе, все делается для того, чтобы человеку облегчить жизнь, а здесь — чтобы ее отравить. Здесь с детства убивается индивидуальность. Даже есть поговорка: «высокая трава первой попадает под косу». Ужас! Значит, не высовывайся, будь, как все. Вот потому и нет личностей.

— Есть! Не сгущайте.

— Единицы! Я уже говорила. Но они поставлены в жуткие условия. Согласитесь, талант, личность могут развиваться только в свободе.

— Тем больший подвиг — развиться в несвободе.

— На такие подвиги способны безумцы, а большинство просто зачахнет… Знаете что?! — она вдруг подозрительно прищурилась, — мне кажется, вы возражаете лишь бы возразить, а в душе прекрасно знаете, что я права. Это не честно. Бог накажет вас!..

Он улыбнулся, но тускло, как и в начале разговора.

— Бесспорно, вы во многом правы. Все так. И все же, понятие родины — не пустые слова. Это культура, впитанная нами с детства: язык и песни, традиции, обычаи. Там, на Западе, все другое, поверьте мне. Совсем другой мир. Цивилизованный, благополучный, но совершенно другой, и в него трудно вжиться. Там другие отношения между людьми. У нас мы можем запросто, без звонка, нагрянуть к другу в гости, а там это не принято. У нас как? Пришли гости, на кухне выпивают, говорят до часу ночи. Хозяин может уйти спать, а гости сидят, как у себя дома. В какой стране это возможно?! Тяга к общению у нас — не пустое понятие. А там каждый сам по себе, люди разобщены… Западный индивидуализм приводит человека к одиночеству, эгоизму.

— Нет, нет! — она энергично замотала головой. — Дружба везде остается дружбой. Везде есть хорошие и плохие люди, но в условиях свободы люди более открыты, они не скованы материальными заботами и дружбы между ними гораздо больше. Как раз богатые, благополучные люди больше способны на искреннюю, бескорыстную дружбу.

— А я думаю наоборот, — не сдавался он. — В наших условиях люди больше тянутся друг у другу. Чтобы выжить. И наша дружба крепче и бескорыстней. А там чаще — каждый сам по себе или люди дружат кланами. Есть даже определенные общества, куда просто так не попадешь. Там многое решают положение, деньги, а у нас духовные интересы… И вообще, обогащение не приносит счастья. Не случайно, западные общества уже заходят в тупик — не к чему стремиться, уже перепроизводство всего. Есть все. Раньше их стремление к счастью сводилось к комфорту: белый особняк, белая машина, белая яхта. Их счастье осуществилось, и теперь нет общей, объединяющей цели. От пресыщенности появляется лень, дурацкие увлечения, кое-кто даже бежит от цивилизации назад к природе, к первобытности. Так что, все имеет оборотную сторону… А у нас все-таки есть будущее. Я уверен — наша система изменится, возродиться то, что когда-то было в России, когда нашим искусством и наукой восхищался весь мир…