Ларс Густафссон - День плиточника

Потом они приходят сызнова, интересуются, не напишу ли я что-нибудь в манере Карла Чюльберга 9. Виды западного побережья, яркие краски, чуть смазанные. Ладно, говорю. Покажите мне, как пишет Чюльберг, а там видно будет. Опять несколько дней в музее провел. И Чюльберг этот оказался настоящей удачей. Я смог бросить все прочие мелкие заработки. Ну, там продажу страховых полисов и так далее. А фокус в том, что я лучше работал под Чюльберга, чем под Осслунда, и столько видов западного побережья написал, что в конце концов изучил его не хуже Лапландии. Хотя и там в жизни не бывал. А чувствовал себя так, будто впрямь все объездил. Чюльберг шел на ура, ну я и говорю этим типам, что мне, мол, теперь машина нужна. Ясный перец, будет тебе машина, отвечают, и не какая-нибудь барахляная колымага. Самый первый сорт обеспечим. И в один прекрасный день заявляются на «мерседесе» — машина почти что новая, с кожаными сиденьями, со стереосистемой и прочими прибамбасами. Сейя и мальчонка (в ту пору у нас был один ребенок), как ты понимаешь, были в восторге. А уж соседи просто локти кусали от зависти. По воскресеньям мы ездили по всей округе — в монастырь Скуклостер, в Квикксунд, да мало ли куда еще. Иной раз и до Кольбека добирались, до тамошнего постоялого двора.

По-моему, всерьез мы допекли соседей именно этой машиной. Во всяком случае, как раз в ту пору они начали жаловаться на запах скипидара. Сам я против скипидара ничего не имел. Мне вообще нравятся все химикалии, какие применяются в живописи, — и скипидар, и даммара, и олифа, и пчелиный воск. Но соседи знай талдычат, что от запаха скипидара у них аллергия разыгрывается. Мол, дети и старики от врача не вылезают. И вообще, в теперешних домах мастерские просто так устраивать нельзя. Отнюдь. Тут нужно особое разрешение властей.

— Ну в тюрьму-то тебя за живописную мастерскую на квартире не могли упечь, а?

— Погоди, и до кутузки речь дойдет! Я все по порядку рассказываю. А не через пятое на десятое. Раз начал, расскажу по порядку. Так вот, стал я примечать, что жильцы в доме здорово меня недолюбливают. Однажды утром смотрю, а на кузове моей новенькой машины здоровенная царапина красуется. На другое утро кто-то радиоантенну отломал. И что я делаю? Перехожу на акрил, ясное дело. Акрил почти вовсе не пахнет. Его водой разводят. Только акрил и масло, понятное дело, близко друг к другу не стояли. Само собой. С акрилом тонкости не добьешься. Правда, когда под Чюльберга пишешь, густыми, толстыми мазками, акрил вполне годится. Ну вот, значит, по милости этих окаянных соседей бросаю я скипидар и шурую акрилом. Он, по крайней мере, сохнет быстро. Стало быть, и работа скорей продвигается. Месяц-другой все идет тихо-мирно, и я уже подумываю, не махнуть ли в отпуск на Мальорку — я и на Мальорке тоже никогда не бывал, даже не писал ее ни разу, и очень было бы недурственно в апреле маленько отдохнуть. И тут звонит один из этих хмырей — звали их, кстати, Сикстен и Уффе, — злющий как черт. Это катастрофа! — кричит. Убить, мол, меня мало за такие номера. В чем дело-то? — спрашиваю. Какая еще катастрофа? Ты же писал акрилом, говорит Сикстен. А это, черт подери, катастрофа. Соседи жалуются на скипидар, объясняю я. Но Карл Чюльберг в жизни акрилом не писал! Ясный перец, не писал, отвечаю. В его время эти краски еще не изобрели. Да, но ведь они обнаружили, что это акрил! И теперь все дело накрылось. Так я же никогда и не утверждал, будто я Карл Чюльберг, говорю я.

Не придуривайся, Аффе, говорит этот так называемый благодетель. Ты отлично знаешь, о чем речь. Полиция, того гляди, расследование затеет! И нами уже интересуется. Уффе на допрос вызывали. Ну, так это его проблема, говорю я. Сам-то я Чюльбергом не подписывался.

Уж не воображаешь ли ты, будто нам очень нужна твоя дерьмовая любительская мазня? — говорит этот хмырь. За это нас под суд не отдадут, не рассчитывай.

Но, говорю я, раз ты продаешь ее как Чюльберга, вряд ли она совсем уж дерьмовая. Вот продать-то я аккурат и не могу, отвечает он. Сказал ведь, они обнаружили, что это всего-навсего акрил и полное дерьмо.

Да что ты понимаешь в искусстве?! — говорю я. Обман и есть обман. Хоть у Чюльберга, хоть у меня.

— Стало быть, — перебил Стиг и задумчиво поскреб затылок (волосы напрочь забиты пылью, а он и не заметил), — ты имеешь в виду, что загремел в кутузку за подделку произведений искусства.

— Отнюдь. Черт, в этом доме даже кофе нету. А ведь дядя в гости заглянул, и вообще.

— Из-за меня беспокоиться не стоит. Я же только хотел помочь твоей жене и детишкам войти в квартиру. Пора к работе вернуться. А то приятель, которому я пособляю, тревожиться начнет.

— За подделки нынче в тюрьму не сажают. Нет, дело в том, что эти хмыри вздумали забрать у меня машину. А я ни в какую. Моя машина, говорю, и все тут. Тогда они посылают сюда за машиной крутых парней. Здоровых таких бугаев, которых нынче нанимают выколачивать долги. Они даже не вскрывали машину и с зажиганием не химичили. Зацепили ее тросом и увезли. Только зря они так поступили. Машина — единственное, что у меня осталось от этих трех лет артистической деятельности. Я гордился ею. Она была настоящая, без обмана.

— И что же ты сделал?

— Поспрошал у торговцев подержанными автомобилями, и в конце концов один навел-таки меня на след. Откуда-то он знал, кому они продали мою машину. Ну я и отправился к этому деятелю — дом у него был в Эншеде, — гляжу, точно, мой «мерседес». Новые номера и все такое, а замок старый. Отпираю дверцу, сажусь за руль, прямо посреди гаражной дорожки, и даю задний ход, домой собираюсь. И тут этот хмырь заступает мне дорогу.

— Вон как.

— К сожалению, пришлось его толкануть багажником. Подпортил я ему здоровьишко, что да, то да.

— Ты прямо оборзел. Он-то чем виноват?

— Ничем. А на дороге стоял. Вот и охромел малость. А я угодил в тюрьму. За нанесение тяжких увечий.

— Ну ты даешь. Аккурат как Сталин или Гитлер какой. Давишь всех, кто на дороге у тебя стоит.

— Ты меня с ними не равняй. Сталин с Гитлером тут вовсе ни при чем. Я свои права защищал.

— Свои права?

Щепка, может, и продолжил бы разговор, но на него навалилась неимоверная усталость. И в груди как-то нехорошо покалывало. Сейчас ему хотелось только одного: потихоньку, не спеша вернуться к Торстену и попросить, чтобы тот отвез его домой. Может, просто переусердствовал, помогая Торстену на этой чудной стройке? Он пошел к двери, а по пути не удержался и заглянул на кухню. Сейя, жена Аффе, кормила мальчонку сухариками, размоченными в молоке. Малыш, видать, здорово проголодался, потому что ел с большим аппетитом.

Чудно, подумал Стиг, ну и аппетит бывает у маленьких ребятишек. И как быстро они усваивают правила жизни, продолжая тем не менее надеяться, что все будет хорошо.