Журнал «Новый мир» - Новый мир. № 2, 2004

К великому сожалению, Учитель не удержался и за пятнадцать минут до конца песню безнадежно испортил. Не без помощи своего постоянного драматурга. Внезапно язык тел сменяется «хитроумным сюжетом». Оказывается, у нее, капризной, есть новый русский любовник, которому она взялась доказать, что может, не присаживаясь, гулять несколько часов. А зачем? Затем, что хочет пошататься по Тибету, а «новый русский» полагает: девчонка не выдержит, ибо привыкла лениться по ресторанам. Двое случайных парней нужны были в качестве свидетелей ее неутомимости…

Господи, как я ругался! Нет, конечно, знал, что авторы не сумеют достойно разрулить сюжет, но чтобы такой книжный бред! Неужели этот бред способен отменить впечатляющую биологию Пеговой и ее партнеров?! Вы знаете, да! Героиня переоделась, потускнела, превратилась в набитую дуру. Смотреть на нее стало противно: куда что девалось? А попросту картонный сюжет навалился всей тяжестью своих мертвых слов на хрупкое человечье тело и переломил телу хребет. Едва Ирина Пегова окончательно выделилась из трио и стала главной героиней, олицетворяющей вполне живой и актуальный сюжет «женской победы», ее нагрузили тупой гуманистической идеологией.

Под занавес нам объясняют, что даже в мире буржуазного чистогана «Просто Любовь» жива: какая-то парочка целуется на фоне бездушных бутиков и новорусских разборок. Вот эта «Просто Любовь» и есть новый герой картины. Такова литературная стратегия, в кино «Просто Любви» не бывает! В кино есть отношения одного тела к другому, их встреча, их борьба.

В книге, да, пишется по-простому: «Наташа (не) полюбила Петрушу и от него понесла (еле унесла ноги)». Но на телесном уровне реальный человеческий контакт — проблема, ибо тело конечно, ибо оно — сосуд страданий, ибо человек — рана природы. Проблема, сопряженная с потом, кровью, слизью, томлением, тоской, учащенным дыханием, прикосновением и, не исключено, болью.

Как это может быть?! Почему взрослые люди с женами, флиртами, семьями, детьми, отрицая реальный опыт, завершают все абстрактным заклинанием?! А много читали книжек. В этом смысле между Дуней Смирновой и Эдуардом Лимоновым — никакой разницы. И та и другой — идеологи, жертвы позднесоветской эпохи Большого Досуга. Что-то вроде Большого Взрыва, только пострашнее. Их неизменный протагонист — «книжная идея». Навряд ли оригинальная.

Потому — что книжная, потому — что мертвая.

(5) В авторитетном журнале читаю интервью крупного историка, посвященное вызовам XXI века и глобализации. Любопытно, неангажированно, трогает. И вдруг: «Как сказал Юрий Трифонов…» Дальше — необязательная банальность, простите, фенечка.

Недоумеваю: зачем? Разве известный советский писатель всерьез занимался проблемой глобализации? Разве его реплика хоть что-нибудь уточняет в построениях историка? Ни в коем случае. Эта значимая проговорка, рефлекс сигнализирует о далеком прошлом, когда все были поровну сыты, количество досуга в разы превышало количество дохода и все «приличные советские люди» без устали читали хорошую литературу. Так, кроме прочего, они противостояли советской же власти.

Цитата из Трифонова маркирует историка как человека определенного времени и среды. Цитата — его бессознательный привет позднесоветской интеллигенции (а она теперь в большо-ой силе): «Я — свой, я — ваш». Короче, возьмемтесь за руки, друзья! Кстати, подобным примерам нет числа: читали многие и много. До сих пор благодарны книге и, чего греха таить, советской власти. За досуг и неограниченные социальные возможности. А думают, что ненавидят.

Сейчас я укажу на феномен, определяющий нашу культурную ситуацию. Люди моего поколения и моего социального происхождения подобного опыта не имели. Едва закончилась юность и началась сознательная жизнь, нас стали прессовать с такой ужасающей силой, что встал вопрос о биологическом выживании (думаю, все-таки геноцид). Вопрос звучал: как сохранить тело в более-менее сносном состоянии хотя бы на 10–15 лет, не больше. Наш досуг был иным, безнадежным и депрессивным, тупиком, а не развлечением.

Важно понимать: моя озабоченность телесным обусловлена социально. Парадокс, но озабоченность сексуальная вторична: для того, чтобы участвовать в брачных играх, нужно как минимум волочить ноги. Ироничные литературные дамы недооценивают уровень катастрофы.

Читатель уже понял, почему филологическая стратегия доминирует? Потому же, почему полезны публичные клятвы «трифоновым» и «ахматовой». Клятвы такого рода маркируют вас в качестве носителя символической власти. Вроде как «бумер», то бишь «БМВ», маркирует крутых братков. Если ты — «читатель», значит, у тебя был неограниченный досуг. Давно или, что еще более престижно, недавно. Представляете, что такое недепрессивный досуг в 90-е? Это круто, это блестит.

Вот почему всех производителей публичной речи, от политиков до художников, вполне устраивает «тотальная филология», то есть филология за рамками академической науки, филология, объясняющая все и вся в подлунном мире. Эти люди напоминают мне персонажа Зощенки, неуверенного в себе плебея, озабоченного лишь тем, чтобы быть грамотнее других. Поэтому наше кино, его производители и толкователи — на обочине мирового процесса. Поэтому они не находят в кадре тело. Не понимают, что Линч реалист. Издеваются над Ириной Пеговой.

(6) Кстати, сон. Демонстрация протеста, миллионы людей на улицах, революция, плакаты и транспаранты.

«Нет!»

«Ваше место в лучших университетах Европы и США!»

«Россия без филологов!»

(7) Тоже сон, но безрадостный, кошмар. Бегаю по коридорам «Мосфильма» и даже по кремлевским. Как сумасшедший ору: «Скажите государю, что у англичан ружья кирпичом не чистят: пусть чтобы и у нас не чистили, а то, храни бог войны, они стрелять не годятся».

«О чем? — говорят. — Не понимаем. Какой-то дурак».

«Сами дураки!» Просыпаюсь. Наверное, аллегория.

(8) «Бумер» (режиссер П. Буслов) и «Трио» (режиссер А. Прошкин) — образцово-показательная пара. В обоих случаях по Великой Степи идут караваны машин: грузовые фургоны, модные западные авто. За рулем наши мужчины — милиция или бандиты, не разберешь! Собственно, только об этом и речь: если нормального мужчину поставить в неудобное положение, мужчина нервничает, становится немножко зверем. Герою «Трио», менту, так и говорят: «У тебя же бандитская рожа. Стал бы бандитом, если бы не ментом!» Герой не слишком сопротивляется: черт его знает, может, и так.

В «Бумере» менты, бандиты и трудяги дальнобойщики взаимозаменяемы и, конечно, неразделимы. Трудяги нанимают одних бандитов против других: классическое Средневековье, «Семь самураев» Куросавы. Потом подлые трудяги расправляются со своими бандитами, которые не лучше других. Милиция думает, что обманула бандюков, ан нет, в результате именно бандюки обманули милицию. Выдающееся достижение «Бумера» в том, что он показывает (именно показывает!) коллективное тело нынешних русских мужчин. Тяжелое, с мутными глазами, лениво ворочающее конечностями. Уже никаких классификаций, никаких социальных страт не признающее, истребляющее себя самого, пожирающее собственных детей.