Альберт Санчес Пиньоль - Золотые века [Рассказы]

■

Однако уродка не перестала. Она продолжала ходить на утес с тупым упрямством коровы. Эта женщина и раньше не отличалась разговорчивостью, а теперь и вовсе все больше молчала, потому что в словах не нуждалась. Ей нечего было сказать, она просто действовала. Вдова поднималась на утес, замирала там, точно каменная глыба, и стояла над морем день за днем, месяц за месяцем, всегда. Из дома она направлялась к утесу, потом с утеса шла в церковь, а из церкви — домой. Все знали ее маршрут, который не могли изменить ни атмосферные явления, ни праздничные дни, ни угроза ревматизма. По утрам она шла к утесу в своих неизменных черных деревянных башмаках, в черных чулках, в шести черных юбках (девицам полагалось носить четыре юбки, надетые одна поверх другой, замужним женщинам — три, а вдовам — шесть), в черной шали на плечах и черном платке, закрывавшем волосы. Когда горожане видели, как она шагала по улице — голова низко опущена, два пальца перебирают четки, — чиновники, направлявшиеся на службу, снимали на минуту шляпу на пороге своих учреждений, а бакалейщики и городские полицейские приветствовали ее движением руки: первые приветливо помахивали, а вторые по-военному отдавали честь. Если по дороге она встречалась с городским головой, тот всегда замедлял шаг и говорил ей: может быть, ваш муж вернется сегодня, кто знает, — и в конце концов стало неясно, кто кому в этой ситуации оказывал честь.

Однако порой раздавались голоса — принадлежавшие обычно ее старым товаркам по утесу, — которые твердили: поглядите-ка на нее, раньше только одно чудовище и обратило на нее внимание, а теперь все ее замечают — и молодые, и старые, и женатые мужчины, и красивые парни.

Однако большинство людей, особенно мужчины, говорили: смотрите, вот идет уродка, но уродка добропорядочная. Никогда в молодости она красотой не блистала, но теперь из нее вышла прекрасная вдова. А ворчите вы, потому что в ней воплощена добродетель, какая вам, злюкам, и не снилась. И в городке восторжествовало мнение этих последних, потому что женщины только языки чешут, тогда как мужчины здраво рассуждают, а, как всем давно известно, здравые суждения имеют куда больший вес, чем пустая болтовня.

■

Однако как-то раз в ноябре месяце городок удостоился великой чести принимать первого секретаря Военного министерства. Его привели в эту забытую всеми географическую точку неотложные задачи стратегического характера. Высокопоставленное лицо сопровождала свита, к которой присоединились тридцать представителей местной власти, потому что ни один чиновник — начиная с самого городского головы и кончая последним приставом — не желал упустить возможность войти в состав официальной процессии. Они совершили обход окрестностей и приблизились к утесам — великолепным утесам! „Господь создал этот мир за шесть дней, в воскресенье он отдыхал, а в понедельник, чтобы придать своему творению окончательный блеск, установил артиллерийские орудия на их вершинах. Шесть или семь пушек калибром сто пятьдесят миллиметров — и никакая осада с моря не заставит нас отступить. Будем строить укрепления“. Все это секретарь Министерства рассказывал, энергично размахивая своим маршальским жезлом, и его жесты были полны красноречия. „В случае войны вы, господа, являетесь тылом страны. Но как бы вы оценили работу нашего кабинета, если бы он недооценил возможность удара в спину, неожиданного и смертельного?“ Возможно, кому-то из присутствовавших пришло в голову, что за последние восемь — десять лет до городка докатились лишь волны войн гражданских, а они всегда приходили из внутренних районов страны, но он прикусил себе язык.

Однако, когда процессия уже собиралась вернуться в городок, секретарь, страдавший близорукостью, прищурил глаза и спросил, что это за черная фигура смотрит в море и стоит так неподвижно, — до этой минуты он принимал ее за короткий ствол дерева, расколотого и обожженного молнией.

— А почему ее не уведут оттуда, — спросил он, выслушав первое объяснение, — ее же унесет порывом ветра, это же такое суровое и дикое место.

— Да она всю жизнь стоит там, — сказал городской голова.

— Всю жизнь?

— Именно так, за последние двадцать пять или двадцать семь лет она не пропустила ни одного свидания со своей болью, — сказал городской голова, — это вдова моряка, потерпевшего кораблекрушение.

— Если быть точными, прошло уже двадцать девять лет, — вмешался в разговор городской нотариус.

— Но это же совершенно невероятно и, вне всякого сомнения, представляет собой явление исключительное, — произнес секретарь Военного министерства. — В вашем распоряжении имеются эти восхитительные утесы, созданные природой. Однако еще большего восхищения достойна природа этой женщины.

Поскольку ответом ему было молчание, он продолжил:

— Да неужели вы этого не понимаете?

Они этого не понимали.

— О, эти штатские, — произнес он, и в голосе его звучали одновременно презрение и жалость. — Им неведома драма окоп. На передовой солдаты одержимы тремя страстями: женщины, женщины и еще раз женщины. Враг осыпает наши позиции не только шрапнелью, но и листовками. Содержание их всегда сводится к одному: пока ты тут страдаешь, твоя жена спит с соседом. Но если бы у наших солдат была уверенность в том, что их жены ведут себя так же, как эта, происки врагов пошли бы прахом. Вне всякого сомнения!

В его голосе прозвучали нотки раздражения: — Моральный дух армии! Моральный дух солдат — вот главное! Эта женщина являет собой пример поведения в тылу, который стоит четырех дивизий! Теперь вы меня понимаете?

■

Однако, несмотря на то что некоторые граждане хотели заполучить в качестве награды для города мост, а другие ремесленное училище, большинство склонялось к идее статуи с мраморной плитой, потому что мосты идут на пользу только тем, кому надо переезжать на другую сторону реки, а ремесленные училища — людям неблагодарным, которые получают свой диплом, поступают в столичный университет и никогда больше не возвращаются в город. Надпись на постаменте Semper fidelissima [12] Вариант латинского девиза Semper fidelis („Всегда верен“). На гербе города Перпиньян на юге Франции, который исторически являлся столицей каталонской провинции Руссильон, можно было увидеть слова Regí et Deo semper fidelissima . они позаимствовали у одного известного журналиста, написавшего прекрасную статью об уродке. Теперь о ней говорила вся страна, и все газеты печатали репортажи с фотографиями. Под ними значились все имена и фамилии изображенных на них лиц, и все достойные жители города поспешили изучить и исследовать генеалогическое дерево женщины, чтобы внести туда необходимые изменения, — и по странному стечению обстоятельств оказалось, что добрая половина отцов города приходятся ей родственниками.