Альберт Санчес Пиньоль - Золотые века [Рассказы]

Теперь им оставалось только пойти на войну добровольцами. Подобное желание людей такого уровня, вероятно, показалось бы властям слишком экстравагантным и не было бы удовлетворено, но они были слишком известными личностями и администрация не могла им отказать. Их принял человек в гражданском, занимавший какую-то высокую и таинственную должность. Его маленькие глазки прятались под нависшими над ними пушистыми бровями. Он был вежлив, как библиотекарь, и разговаривал бы точно так же с тремя пингвинами или с тремя геранями, если бы получил от правительства соответствующие инструкции. Его удивлению не было предела, когда все трое отказались от временного офицерского чина. Один росчерк пера — и все были занесены в списки бойцов, отправляемых на передовую.

Им довелось участвовать в большинстве сражений той маленькой, славной и изящной антильской войны. Несмотря на солидный возраст, они неплохо сражались. Впрочем, обычно как раз те, кто ищет смерть на поле боя и почему-либо не встречается с ней, нередко как раз и возвращаются домой с медалями на груди. Но, когда испанский флаг был спущен в крепости Сантьяго, им показалось, что мир перевернулся: война заканчивалась, а они были живы. И это еще не самое худшее. Вопреки всем их расчетам и прогнозам, их желаниям и их отчаянию, сарказм неумолимо торжествовал, сводя на нет все усилия разума, твердого, как мрамор пьедестала, ниспровергая постулаты философии как эпической, так и лирической: они записались в ряды будущих победителей.

С кормы корабля, покидавшего порт, друзья устремили взгляды на берег — пейзаж оставлял в их душах такое чувство, словно они присутствовали при ложном явлении Девы Марии. Наши герои посмотрели друг на друга и наконец поняли: борьба бессмысленна. Они могли сколько угодно заявлять о своем несогласии с судьбой, залепляя глаза Вселенной плевками стихов. Дело было в том, что волею рока сторона тех, кто властвует над миром, не являлась местом географическим, они сами были этой стороной.

Воскресным утром, позанимавшись любовью и приняв душ, Жорди Жуан стоит в очереди в палатку на углу улицы. Сегодня выдалось настоящее зимнее утро — холодное и солнечное; люди потирают замерзшие руки и подпрыгивают на месте. Перед ним девятнадцать человек, но это его вовсе не смущает. По утрам в воскресенье город живет необычной для него счастливой и покойной жизнью. Это утро похоже на перемирие, во время которого суета уступает место услужливости, никто никуда не спешит, и шум города стихает. Ему бы стоило, наверное, купить газету. Тогда бы было чем заняться в ожидании своей очереди. Поскольку читать он не может, Жорди Жуан смотрит по сторонам. Перед ним тянется безучастная ко всему цепочка покупателей пончиков, а справа на улице какой-то мальчишка играет, изображая самолет. Пацан смеется и бегает один, раскинув руки в стороны. Он еще слишком мал и не знает, что тротуар — это граница. Мальчик пересекает ее туда и обратно, не думая о том, что может попасть под машину. Не стоит беспокоиться, говорит себе Жорди Жуан. По воскресеньям машин гораздо меньше, чем в будни, да и отец мальчика наверняка стоит в очереди и сейчас окликнет сына.

Однако отец не появляется. Мальчишка бегает взад и вперед, выписывая круги, точно муха. Вот сейчас он на тротуаре, потом перебегает дорогу и снова возвращается назад, не понимая, что подвергается опасности. Ребенок затеял свою игру почти на самом углу улицы, и если в этот момент какая-нибудь машина повернет сюда, водитель не успеет затормозить. Жорди Жуану хочется предостеречь мальчугана, но он сдерживается: может быть, отцу ребенка не придется по вкусу подобное вмешательство в область его полномочий. Мальчик — наверняка индус или пакистанец. У него черные прямые волосы и смуглая кожа. Он так заразительно смеется, словно катается на каком-то аттракционе в Диснейленде, а не бегает по одной из безликих улиц города. Жорди Жуан вытягивает шею, пытаясь найти глазами в очереди пакистанца, а мальчик тем временем летает, забыв обо всем вокруг. Для него сейчас не существует ни этой серой улицы, ни воскресений, ни пончиков, ни тротуаров. „Таково детство, — думает Жорди Жуан, — вернее, раньше оно было таким“.

Из-за угла появляется машина. Жорди Жуан выскакивает из очереди и кричит: „Осторожно!“ Услышав окрик, мальчик замирает как вкопанный — детей всегда пугают строгие голоса незнакомых людей. И поскольку он стоит неподвижно, алюминиевая рамка зеркала ударяет его по затылку. Мальчуган падает. Его голова была вне поля зрения водителя, и тот, даже не заметив падения своей жертвы, спокойно уезжает. Жорди Жуан кричит ему вслед: „Эй!“

Через несколько секунд Жорди Жуан уже стоит на коленях перед ребенком. По асфальту медленно растекается лужица крови, более густой, чем оливковое масло. Она растет и растет, пока путь ей не преграждает резина колес припаркованного автомобиля. Алое пятно на фоне серого асфальта. Когда Жорди Жуан служил в армии, один солдат застрелился из собственной винтовки — выстрел размозжил ему голову. Жорди Жуана трясет, как в тот далекий день, но одновременно его занимает мысль о том, что пятно похоже на карту Мадагаскара. Ему неясно, что надо делать. Он сам пробует реанимировать мальчика, а тем временем просит, чтобы кто-нибудь вызвал „скорую“. Подняв голову, Жорди Жуан обнаруживает, что вся очередь куда-то исчезла. Он борется за жизнь мальчика, но про себя отмечает, что не столько переживает из-за несчастного случая, сколько возмущается безразличием людей.

Слава богу, не проходит и трех минут, как приезжает „неотложка“. Жорди Жуану никогда не доводилось видеть, как действует команда „скорой помощи“: слаженность и проворство их движений напоминают ему работу механиков на гонках Формулы-1. Не проходит и тридцати секунд, как мальчик уже перевязан, его тело зафиксировано на оранжевых носилках, трубки-катетеры установлены. В этот момент раздаются громкие крики.

Это отец ребенка, которого не было в очереди. Жорди Жуан — единственный участник сцены, на котором нет формы врача неотложки, поэтому незнакомец набрасывается на него с криками и рыданиями.

С человеком, который только что потерял сына, говорить невозможно. Любые доводы в пользу твоей невиновности сделают тебя еще более виноватым в его глазах. Жорди Жуану остается только уклоняться от яростных ударов. К счастью, на улице появляется наряд городской полиции. Внушительный вид новых униформ влияет на пакистанца или индуса, и его гнев сменяется безутешным плачем.

Пока отец устраивается в машине „скорой помощи“, полицейские берут показания у Жорди Жуана. Они ведут себя вежливо и даже любезно. Полицейские просят его поехать вместе с ними в больницу, но в их просьбе нет и тени приказа. Жорди Жуан садится в их автомобиль, однако тут совершенно банальная деталь возмущает его до глубины души: его сажают на заднее сиденье, и из-за этого он вдруг чувствует себя виноватым. Возможно, именно поэтому его бесит фраза, брошенная водителем: