Альберт Санчес Пиньоль - Золотые века [Рассказы]

Когда император подчинил своей власти царство Мономотапа [51] Мономотапа — государственное образование на юге Африки, расцвет которого пришелся на XIII-XV вв. , покорил Трансбактрианию, разграбил и стер с лица земли храм Чон-Чжи, пределы его владений достигли границ вселенной. Неподвластны ему были только два города, расположенные на отдаленном полуострове на небольшом расстоянии друг от друга и постоянно воевавшие между собой: Абис и Зикония. Их послы были вызваны в столицу мира; им предстояло решить судьбу городов — либо они капитулируют, либо будут разрушены. Послы были так напуганы, что явились немедленно, словно принесенные порывом ветра. Посланцы Абиса, более состоятельные, пришли разодетые в шелка и кружева; их била дрожь. Представители Зиконии, люди победнее, кутались в свои одежды из кожи и шерсти, но тоже дрожали.

Когда они явились во дворец, их заставили ждать приема, стоя навытяжку с утра до самого вечера, что было дополнительным оскорблением для посланцев такого возраста и положения. Только когда солнце стало клониться к закату, к ним вышел ОН — покоритель мира и полководец сотни легионов. Представители Абиса пали ниц перед ним, представители Зиконии — тоже. И Царь Царей обратился к ним с такой речью:

— Вот уже пятьдесят лет, как я разрушаю крепостные стены и обращаю в бегство армии. Все мои враги мертвы, их кости удобряют поля, где проходили сражения, или гниют в ржавых клетках. Нет такой земли, которая бы не славила меня. Нет такого моря, как бы далеко отсюда ни лежали его берега, которое не стерегли бы зоркие очи моих маяков.

После этого вступления Царь Царей сообщил им о своем решении.

Сытый по горло битвами, но вечно алчущий богатств, он разграбит и подчинит своей воле оба города, но сохранит жизнь тому из них, который сумеет предложить ему более богатый дар. Второй же ждет атака пеших фаланг и всадников на боевых верблюдах да горящие снаряды артиллерии — никому не будет пощады. Сразу после этой речи депутации были заперты в двух разных залах огромного дворца, где им предлагалось обдумать, какую дань они могут принести владыке мира в этот первый и последний раз.

Однако ночью представители Зиконии отправили ко второй депутации почтового жука. Он нашел дырочки и щели в дверях и стенах, пробежал между ног у вооруженной стражи и, добравшись наконец до посланцев Абиса, передал им такие слова:

Извечные противники из Абиса! Мы ненавидим друг друга с незапамятных времен. Мы смелее вас и поэтому всегда побеждали на поле боя. Но вы богаче нас, а потому, когда нам удавалось осадить ваш город, вы подкупали наших полководцев и они снимали осаду. Теперь наступает конец этой бесконечной войне, в которой нет победителей. Жестокая сила, грозящая нам сейчас, воинственная и коварная, не знает, что такое честные соглашения. И если нам суждено умереть, давайте примем смерть в честном бою с общим врагом плечом к плечу. И пусть один славный день заставит человечество забыть о веках нашей бессмысленной вражды.

Жук возвратился в покои представителей Зиконии с таким посланием от депутации Абиса:

Мы не желаем вступать с вами в сговор. Вы предлагаете нам этот выход из-за своей бедности, а вовсе не потому, что вы благороднее нас. У вас всегда было в достатке храбрости, но вам всегда не хватало хороших счетоводов, и наконец вы это поняли. Мы с радостью подчинимся власти Царя Царей, если только это послужит тому, что даже память о вашем городе сотрётся в умах людей.

С первыми лучами солнца посланцев Абиса и Зиконии привели пред очи Царя Царей. Царский казначей спросил их, какую цену они согласны заплатить за продление своего существования на Земле. Депутация Абиса первой ответила на этот вопрос. Они по-прежнему лежали ниц на каменных плитах, и их губы касались мрамора.

— О Якорь Мира, Самое Ослепительное из Светил, Длань, что сворачивает шеи Титанам! Все эти дары будут поднесены тебе, если ты пощадишь нас. Тысяча талантов серебра. Тысяча молодых упитанных невольниц, и при этом девственниц. Тысяча белых волов. Тысяча вороных скакунов. Тысяча серых слонов. Тысяча мер овса. И тысяча жемчужин, самая мелкая из которых будет размером с кулак ребенка.

— А что скажете вы? — произнес Царь Царей. — Отважитесь ли превзойти эту невероятную роскошь вы, коленопреклоненные предо мной и прикрывающие свои колени козьими шкурами?

Посланцы Зиконии осмелились ответить на его вопрос вопросом:

— Сколько времени потребуется отряду закованных в латы верблюдов, чтобы преодолеть степи, отделяющие ваш дворец от нашего полуострова?

Военный советник заявил, что такой отряд прибудет туда раньше, чем луна на небосводе скроется дважды. Выслушав этот ответ, депутация Зиконии провозгласила:

— О Якорь Мира, Самое Ослепительное из Светил, Длань, что сворачивает шеи Титанам! Более двух лун нам не понадобится. Выслушай же наше предложение, вот оно. Тысяча талантов серебра. Тысяча молодых упитанных невольниц, и при этом девственниц. Тысяча белых волов. Тысяча вороных скакунов. Тысяча серых слонов. Тысяча мер овса. И тысяча жемчужин, самая мелкая из которых будет размером с кулак ребенка. А сверх того — головы ваших противников из Абиса, которые мы передадим вам в мешках из козьих шкур.

Я простой пес, проживаю в краю, обреченном на постоянную деградацию, но при этом лишенном вечности смерти. Я проживаю там, где время оцепенело и замерло, превратившись в бдительного стража этих мест, там, где лучи света, пробиваясь изредка сквозь мглу, озаряют лишь скверные черты всего сущего. На место, отведенное мне, низвергается ярость бурь, но они никогда не могут выплеснуть всю свою силу. Если и случается какое-либо событие, то оно всегда бывает запоздалым и печальным. Все здесь лишено силы.

Начать, наверное, надо с того, что место, выбранное нами для житья, оказалось неудачным. Поскольку мы жили и не внутри городской черты, но и не слишком далеко от нее, наше жилище не могло претендовать на звание „городского дома“, хотя и хутором тоже не было. Доказательством этому служило следующее обстоятельство: он еще работал в поле, а она уже могла работать надомной портнихой, то есть заниматься самым настоящим городским ремеслом. Таким образом, наша участь оказалась предрешенной: мы не принадлежали ни городскому миру, ни деревенскому. Жили мы вчетвером: мой хозяин, его жена, их умственно отсталый сын и я, простой пес. Болезнь сына относилась к разряду неизлечимых, и работать он не мог. Этот несчастный кретин проводил день за днем неподвижно, словно какой-нибудь шкаф.