Паскаль Лене - Нежные кузины

— Конечно, у него это получалось гораздо лучше, чем у меня, — призналась она.

Жюльен подошел к креслу с другой стороны и заглянул в альбом через плечо Клементины.

— Шейх убивает бандита одним ударом сабли (правой рукой она рассекла воздух). Потом освобождает меня.

— И, конечно, увозит вас с собой! — подытожила Жюлиа.

— Не сразу. Вначале он должен меня поцеловать. Тут начинается большая любовная сцена, лучшая сцена в этом фильме.

— Но там ведь были и другие бандиты, — вмешался Жюльен. — Они могли убить и вас, и шейха. Вам бы первым делом сбежать, а уж потом целоваться!

— Во время любовной сцены нам никто не мог помешать, — улыбнулась Клементина. — Когда двое целуются, время останавливается и больше ничего не происходит.

— Это только в кино! — резко сказал Жюльен.

— Нет! — поправила его Клементина. — В жизни — тоже.

— Я бы хотела стать актрисой, — мечтательно сказала Жюлиа. — Наверно, это потрясающе!

— Можешь попробовать! — сказала Клементина, закрывая альбом.

— Но… Но как?

— Просто сыграй эту сцену, вот и все.

Заросли шиповника и бирючины в дальнем конце сада послужили естественной декорацией для любовной сцены Жюльена и Жюлиа. Заходящее солнце заменило огни рампы.

Клементина уселась на складном стуле напротив них.

— Нет, Жюльен! Ты держишь ее, как вязанку хвороста! Обними ее понежнее! Ты ведь любишь ее! Ты сто раз рисковал жизнью, чтобы до нее добраться.

Но Жюльен не осмеливался. Что-то мешало ему. Его руки не желали обвиваться вокруг Жюлиа, не желали играть комедию. Какая-то недоверчивая вялость утяжелала его движения.

Жюлиа, наоборот, была слишком напряжена. Вытянув руки вдоль тела, плотно составив ноги, она застыла в паническом столбняке. Жюльен чувствовал эту напряженность и принимал ее за отвращение.

Он наконец держал кузину в своих объятиях, но то была лишь комедия. И даже эту комедию Жюлиа играла неохотно. Ему захотелось разжать объятия, отойти в сторону, сказать ей: «Да нет же, я тебя не люблю! Успокойся! Я играю эту роль только для того, чтобы доставить удовольствие Клементине. Наша помолвка, наши клятвы, наши забавы — со всем этим давно покончено! Теперь я стал взрослым. Ты меня больше не интересуешь».

А Жюлиа ощущала ватное безразличие, исходившее от его рук, от всего его тела, и ей казалось, что кузен окончательно, бесповоротно отвергает ее, ведь она все знала, видела по ночам, как он ходит к Жюстине, к Анжель, к другим женщинам в замке! И она напрягалась еще больше, во всю силу своей уязвленной гордости. Как бы ей хотелось испытать отвращение даже от такого, почти неощутимого прикосновения Жюльена! Но это ей не удавалось. Наоборот, она с трудом сдерживалась, чтобы не закрыть глаза, не сомлеть в театральном поцелуе, который Жюльен должен был запечатлеть на ее устах.

— Ты тоже любишь его! — объясняла Клементина. — Ты счастлива! Он сильный, красивый, он твой спаситель! Ну же, давай! Побольше чувства!

Неловким движением Жюлиа положила руки на плечи Жюльена. И почувствовала, что они слегка дрожат.

— Целоваться надо по-настоящему? — неуверенно спросила Жюлиа.

— Должно казаться, что по-настоящему! — с загадочной улыбкой ответила Клементина.

Неуклюже обнявшиеся Жюльен и Жюлиа не двигались и глядели друг на друга с одинаковым беспокойством. Каждый старался уловить в глазах другого насмешку, скрытый вызов.

— Ну, что там? — спросила Клементина, изображая нетерпение.

Жюльен чуть прикоснулся губами к губам Жюлиа.

— Нет, это не дело!

Как быть? Жюльен любил Жюлиа. С каждым днем он любил ее все сильнее. И он не хотел страдать, не хотел ощутить в этом поцелуе отвращение, или презрение, или попросту равнодушие кузины.

Что ж, тем хуже! В этой игре он утратит последние иллюзии. И он сжал Жюлиа в объятиях со всей силой, на какую был способен. Это будет не театральный, это будет настоящий поцелуй!

Жюлиа широко раскрыла глаза от удивления. Язык Жюльена пытался разомкнуть ее губы. Да-да, именно так! Но она, Жюлиа, не соглашалась, это было так внезапно, нет, не здесь, не в присутствии Клементины! Не надо все портить! Жюльен, прошу тебя!

Девушка закрыла глаза. Ее лицо вдруг стало безмятежным. Можно было подумать, что она спит и видит сон, что она где-то бесконечно далеко от Клементины, от этого сада, где смешались багрянец осени и пламя заката.

Была ночь. Время вернулось на два месяца назад. Она скакала по лугам на своей лошади. Она была обнажена и казалась белым сиянием, плывущим во тьме. Перед кустарником, куда спрятался Жюльен, чтобы взглянуть на нее, она придержала лошадь. Она спешилась и направилась к нему. Жюльен пошел ей навстречу…

— Браво! Замечательно! — воскликнула Клементина.

Жюлиа и Жюльен вздрогнули, но не разомкнули объятий.

В тот вечер у Жюлиа сделалась сильнейшая мигрень, она не стала ужинать, а сразу поднялась к себе. Жюльен пожаловался на ужасную боль в спине, которая практически не давала ему двигаться. Он извинился и встал из-за стола, не дождавшись окончания ужина.

Они встретились в комнате Жюлиа.

Клементина долго не могла заснуть. Она уже видела сон: шейх врывался в темницу, изничтожал бандитов, освобождал ее от пут. Они хотели поцеловаться… и она внезапно просыпалась в темноте, одна в своей комнате!

И она подумала, что теперь не сможет играть эту роль даже во сне. Роль больше не принадлежала ей, она ее подарила. Часть ее сна только что перешла к Жюлиа. Она отдала Жюлиа тот избыток чувства, который сделал ее великой актрисой, ту искорку страсти и самозабвения, которой Жюлиа раньше недоставало.

Теперь она могла заснуть спокойно. Ей уже не нужны были сны. Не нужно было снова становиться актрисой. Другая актриса продолжит ее сон, сыграет ее любимую сцену, тот «грандиозный финал», который на самом деле — лишь начало.

И Клементина погрузилась в глубокий, спокойный сон. Незнакомец в черном плаще перебрался в другую комнату, и она была не против.

Через несколько дней Жюльен вернулся в коллеж. Он писал письма Жюлиа на уроках латыни, на уроках истории, на уроках математики. Он получал очень плохие отметки, но Жюлиа отвечала на все его письма. В маленьких розовых конвертах было множество исписанных листочков. Жюльен приобрел большой авторитет среди товарищей, но ни о чем им не рассказывал.

Он написал несколько писем Пуне, но ни разу не упомянул Жюлиа. А Пуна со своей стороны намекала на какого-то таинственного «большого мальчика», которому было не менее четырнадцати лет, который каждый четверг ждал ее у дверей пансиона и долго, страстно, молча смотрел, как она и ее подружки парами проходят мимо.