Вильям Козлов - Время любить

Ваня наконец отрывается от косяка, делает один, второй шаг, затем начинает переставлять толстые ножонки все быстрее и вскоре оказывается в объятиях у отца.

— Маша! — радостно кричит Андрей. — Ваня пошел!

Из другой комнаты прибегает жена. Останавливается на пороге и смотрит на них. Большие прозрачные глаза смотрят недоверчиво.

— Ты меня разыгрываешь? — спрашивает она.

— Ваня, покажи матери, на что ты способен, — говорит Андрей, осторожно высвобождая сына из объятий, но тот цепляется за его руки. — Сын, ты же храбрый! Иди к маме! Ну, так же, как и ко мне…

Мальчик все еще держится за его большой палец, пристально смотрит на мать, теперь губы его сжаты, в глазах решимость.

— Он грохнется и потом долго не решится пойти, — подает голос Мария.

— Иди, Ваня, — уговаривает Андрей. — Ты ведь из породы Абросимовых, а у них трусов не было!

— Мама, — произносит мальчик и, отпустив отцовский палец, сам идет к ней. На этот раз он не срывается на трусцу — подходит к матери и упирается светловолосой головой ей в живот.

Мария подхватывает сына на руки, кружится вместе с ним по комнате, смеется:

— Пошел! Надо же, Ваня пошел! Какой ты молодец, сынок!

— Иду… папе… — басисто заявляет мальчик.

И снова, иногда лишь хватая руками с растопыренными пальцами воздух, идет от матери к отцу, потом поворачивается и все повторяет сначала. Чувствуется, что ему нравится ходить, нравится радость родителей, он улыбается, что-то бормочет, взмахивает руками, притопывает, вертит большой головой с золотистыми, завивающимися волосами. В нем есть что-то от отца, скорее всего нос и глаза, и от матери — овальное лицо, густые брови, длинные ресницы и припухлый рот.

— Черт побери! — ликует Андрей. — Ванька пошел! Вот бы дед сейчас посмотрел на него!

— Ты заметил, Ваня называет его «дядя», — смеется Мария. — Такой моложавый у нас дед, что внук называет его дядей.

— Почему эта стюардесса ушла от него? — усевшись прямо на паркет, говорит Андрей. — Он ничего не говорил, но и ты, наверное, заметила, как он тяжело переживал ее уход.

— Я от тебя никогда не уйду. — Мария садится рядом с мужем. Тонкой рукой обхватывает его за шею, пригибает к себе и целует в губы.

— Он ведь молился на эту стюардессу. А какая у него героиня в романе?

— Может, женщины не хотят его делить с работой? — предполагает Мария. — Он ведь больше чем по полгода, живет в своей Андреевке. А молодая красивая женщина там долго не выдержит. Ей подавай общество, развлечения.

— И ты от меня сбежала бы, если бы я там поселился? — подозрительно смотрит сбоку на нее Андрей.

— Я — нет, — улыбается Мария.

— Я знаю, — привлекает ее к себе Андрей. — Я — иголка, а ты — нитка. Куда иголка, туда и нитка — так говорила моя прабабушка Ефимья Андреевна.

— Почему вы, Абросимовы — Казаковы, так чтите своих предков? Ты даже не помнишь свою прабабку, а вот цитируешь. И отец твой часто вспоминает своего деда Андрея. И тебя назвал в его честь.

— Я горжусь Андреем Ивановичем, хотя никогда его не видел, — очень серьезно произносит Андрей. — Может, когда-нибудь напишу про него роман. Это была яркая личность… Андреевский кавалер!

— Даже вашу любимую Андреевку назвали в честь него, — вставляет Мария — А я вот ничего не знаю про своих предков. Бабушку немного помню, а деда — нет. И родители их редко вспоминают. Что это — забывчивость или равнодушие?

— Твой отец — ученый, мать — тоже…

— А мой дед был всего-навсего начальником станции в Тихвине, — вставляет Мария. — А бабушка — домохозяйкой.

— Твой отец не равнодушный человек, — вступается за родителей Марии Андрей. — Сергей Анисимович не кичится своими званиями, и мать твоя, Алла Алексеевна, не ученый сухарь. И откуда ты знаешь, что они не чтут своих родителей?

— Конечно, они их не забыли, но дед и бабушка редко у нас бывали, а мы — у них. А ведь до Тихвина рукой подать.

— Твои родители — очень занятые люди…

— Раньше мать и отец ездили в отпуск в Тихвин, а теперь только в санаторий на юг, — упорствует Мария. — В прошлом году похоронили бабушку, отец звал деда в Ленинград, но тот отказался: дескать, всю жизнь прожил в Тихвине, там и умрет.

— Давай весной съездим к твоему деду? — предлагает Андрей. — Покажем ему правнука.

— Странно, что мне это в голову не пришло, — тихо произносит Мария, опуская темноволосую голову на широкое плечо мужа.

Из другой комнаты слышится грохот, затем басистый рев Вани. Они вскакивают с пола и бегут туда: сынишка сидит на полу рядом с опрокинутым стулом. На лбу зреет розоватая шишка. Мария хватает мальчика на руки, дует на красное пятно, уговаривает:

— Сам виноват, Ваня, зачем хватаешься за стул? Ты теперь ходить умеешь.

Ваня понемногу успокоился, слезы блестят в его серых с синью глазах, нижняя губа оттопыривается, маленький нос мокрый. Мария платком вытирает ему нос, целует в ушибленное место и опускает на пол. Малыш трет кулаками глаза, упрямо встает, держась за диван, делает несколько поспешных шагов и оказывается на руках у отца.

— Больно? — смеется тот. — Абросимовы — крепкий народ, подумаешь, шишка! Эх, Ваня, сколько еще шишек набьешь себе на лбу, пока не научишься твердо стоять на ногах!

— Ты же Абросимов, Ваня, — ехидно замечает Мария, — а Абросимовы не могут жить как все нормальные люди. Им подавай трудности, борьбу!

— Тебе не кажется, что Ванюшке одному скучно будет на свете жить?

— О чем ты? — не понимает Мария.

— Сестра ему нужна, вот что! — смеется Андрей. — Или пара братьев.

— Ты с ума сошел! — пугается Мария. — У всех наших знакомых по одному ребенку.

— Ты что же, хочешь, чтобы Россия выродилась? Надо ко всем чертям ломать это идиотское правило иметь одного-двух детей! У моей прабабки Ефимьи Андреевны было одиннадцать, тебе это ясно? Правда, выжили только четверо.

— Даже не верится, что на Руси были такие героини! — удивляется Мария.

— И никто их героинями не считал, — горячо продолжает Андрей. — Ваня, тебе нужен братик? — смотрит он на сына. — Кивает! Видишь, Маша, он требует братика или, на худой конец, сестричку!

— А как же моя учеба? — слабо сопротивляется Мария. — Университет? Если я каждый год буду рожать тебе по ребенку, то я никогда не закончу его, слышишь ты, эгоист несчастный! Тоже мне нашелся спаситель России!

— Дети — это важнее университетов. Да здравствуют дети!

Они хохочут, у Марии в глазах искрятся веселые брызги. Закинув руки, она обхватывает мужа за шею, целует, затем внезапно отталкивает.

— Я люблю детей, — посерьезнев, говорит она. — И наш Ваня не будет одиноким. Только дай мне, пожалуйста, университет закончить, а потом мы с тобой народим целую кучу, я тебе обещаю, Андрей… Не знаю, как другие, а мы с тобой внесем достойный вклад в спасение России!