Юрий Бондарев - Бермудский треугольник

— Больше чем понятно. А посылать молодцов не стоило. Надо было сказать: учту, братки, спасибо. — Спирин выпил и, не освобождая лицо от смакующего выражения, посыпал ломтик лимона сахаром, пососал, говоря: — После твоих статей ожидать хвалы и одобрений было бы, по меньшей мере, наивным простодушием. Они такой правды не прощают, коли ты назвал всю эту пиночетовскую историю девяносто третьего «поджогом рейхстага в России». Так у тебя черным по белому сказано? Видишь, я тебя почти цитирую. Да плюс к этому… Как там сказано у тебя? «Гестапо, созданное лжедемократами?» Так, помнится? Ну, силен ты, Андрей, шибко силен! Взыграла в тебе настоящая жилка журналиста: правда или смерть. Смерть или правда. — Спирин напряг ноздри, подавил полузевок. — О, дьявол, плохо высыпаюсь. Вот есть вопрос. А не мстил ли ты за эту отметину на щеке? — Светлые, со стальным оттенком глаза его нашли розовый шрам-подковку на щеке Андрея. — Бесспорно, помяли тебя тогда здорово. Хотя могло быть и хуже. Так мстил? Или нет?

Андрей ответил:

— Если скажу «нет» — совру, скажу «да» — совру наполовину.

— Угрозы идут или от твоих ублюдков-костоломов, или от их знакомцев из какой-нибудь мафии. Кстати — провокации, как бумажные цветы на похоронах. Дешевы. Все — на провокациях.

Андрей напомнил, нахмуренный:

— Ты хорошо понимаешь, зачем мне нужен пистолет. Быть защищенным.

Спирин посмотрел в упор скучными глазами:

— Старик, за тобой они будут охотиться, выбирать ситуацию. Но пистолет хорош в руках того, кто быстрее сумеет выстрелить — хмыряк или ты. Иначе — не пистолет, а болванка, железка. Лучше носить за пазухой водопроводную трубу. Вот смотри! Три-четыре секунды на выхват!

И он молниеносно раздернул полы своего незастегнутого модного пиджака, выхватил из скрипнувшей под мышкой кобуры пистолет, подкинул его, заставив перевернуться в воздухе, и вновь цепко поймал, как это делали герои ковбойских боевиков. Сказал:

— Куда можно лупануть в твоей комнате? Хочешь, собью с люстры сосульку? Где у тебя что-нибудь недорогое? Выстрела не будет слышно. Сталинский дом, стены метровые. Для страховки навинчу глушитель. Увидишь, как это делается. Попробовать?

— Что ж, — разрешил Андрей, подхваченный остро-щекочущим риском при виде оружия, словно влитого в руку Спирина. — Но одно условие. Разобьешь люстру — купишь новую.

— Обещаю.

Спирин натренированными пальцами навинтил глушитель, краем глаза подмигнул Андрею и вскинул руку. Раздался несильный щелчок, как от выстрела воздушного ружья. Хрустальная висюлька на обводе люстры веерообразно брызнула искорками, осколки с тонким звоном посыпались на пол. Не ожидавший такой безукоризненной меткости, Андрей сказал:

— Фантастика. Не снайперы ли тебя учили?

— Вот таким образом, — проговорил Спирин. — Еще одну для ровного счета?

— Хватит. Я не миллионер. Дай-ка посмотреть игрушку.

— Прошу, пан. — Спирин протянул пистолет, снисходительно ободряя. — Попробуй. А вдруг получится. В следующую сосульку справа. Только без моего ковбойского щегольства. Прицелься. Нажимай спусковой крючок плавно, не дергай. Хоп?

Андрей взял пистолет с добротной рубчатой рукояткой, нагретый большой ладонью Спирина; пистолет, удлиненный трубкой глушителя, не был похож на «вальтер» угловатой массивностью, и Андрей заметил с усмешкой:

— Почему-то эта штука мне кое-что напоминает.

— Кого или что?

— Одну сволочь в той милиции.

— Назови фамилию.

— Лейтенант Кустенко. Садист чистой воды.

— Почти все сволочи носят с девяносто второго года пистолеты преспокойно, — ответил Спирин. — В том числе и я. Не впадай в воспоминания. Сейчас — излишне. Целься и стреляй.

Андрей прицелился в синевато отблескивающую гранями висюльку правее той, которую срезал пулей Спирин, и, плавно нажимая на спуск, выстрелил. Висюлька все так же висела неподвижно. Морщась, Андрей выстрелил второй раз. В люстре ничего не изменилось. Спирин с оттенком досады скомандовал:

— Хватит. Давай сюда пистолет. — И наставительно прибавил: — С такой обороной тебя укокошат при первой возможности. Набивать руку и глаз надо. Где-нибудь за городом. Купить пистолет я тебе помогу. Каин проблем. Лужники, Тишинка, Черемушкинский рынок. Везде есть. Но торговцев надо чуять. Облапошат — не успеешь крикнуть «мама».

— Покупать не надо. Я сам куплю.

— Сам?

— Сам. Возьми свою игрушку. Ты можешь мне помочь приобрести разрешение на оружие? По-моему, ты связан с этим…

Спирин раздумчиво подержал в руке пистолет, отвинтил глушитель, откинул полу своего модного пиджака и вложил пистолет в кобуру:

— Андрю-юша-а, на кой тебе хрен разрешение? Разрешение дает милиция. Зачем засвечиваться? Тем более твое журналистское имя для ментов — красная тряпка. Приобретешь «пушку» — дай глянуть мне. Кое-что я в огнестрельном хозяйстве смыслю. Кобуру подарю, это добро есть. А совет вот какой: пиджак, естественно, должен быть пошире, днем оружие не носи, только вечером и ночью, когда один. В особых обстоятельствах пистолет может не помешать — придает уверенность и наглость! Не обижайся, до мастерства киллера тебе далеко. Ну а по сути, что с тобой творится? Где твой любимый Кант, отцы святые? Кант! — махнул он рукой. — Куда сунуть категорический императив: надо мною звездное небо, а в груди моей нравственный закон? Эрго: давно миновал этот нравственный закон? Или — как? Не представляю: ты и оружие? Нонсенс! Куда ушло романтическое время нашей молодости, Андрюша? Императив-то был и твой, и мой, а?

— Оставь Канта в покое, — сказал Андрей. — Ты никогда не был силен в философии. Но память на цитаты у тебя гениальная. Нравственные законы, Тимур, будут, черт возьми, до конца мира. Всегда. До Страшного суда. До исчезновения человечества, если хочешь услышать громкие слова.

— В головку лезет другое, Андрюша, — возразил Спирин не в меру благодушно, разлил коньяк и стал ласкать пальцами горлышко бутылки. — Жить приходится по новой формуле, хочешь или не хочешь. Знаешь, какая формула? Жизнь — тюрьма, а мы все свободные заключенные в одной камере, и все приговорены к высшей мере. Или: я люблю Россию, но Россия не любит меня. То есть мы обречены на казнь. И палач, знаешь, кто? Наш сосед по дому, случайный прохожий, киллер — бухой сопливый пацан или идиот, которому нужно испробовать острие ножа. Или ты его, или он тебя. Как это говорилось при социализме — человек человеку друг и брат. Хреновина! Человек человеку — волк, нож в спину или пуля. Такова новая жизнь, Андрей. Высоколобый… разумный Кант не знал, что такое дикий капитализм после термидора в России. Все его поднебесные теории, все душепоклонство превратились в пыль. И не только у нас. На всем шарике.