Кристофер Мур - Агнец

— Я тоже, — сказал Джошуа.

— Эх, я надеюсь, ты и впрямь можешь мертвых воскрешать, — сказал Иоанн. — Потому что мою матушку это просто прикончит.

Следующие три дня мы шли с Иоанном — сквозь Самарию, в Иудею и наконец в Святой город. К счастью, рек или ручьев по дороге попадалось немного, поэтому крещения удалось свести к минимуму. Настрой у Иоанна был правильный — он действительно хотел избавить наш народ от грехов. Просто никто не верил, что Господь возложит ответственность за это на тринадцатилетнего мальчишку. Чтобы Иоанн был счастлив, мы с Джошем позволяли ему крестить наших младших в каждом водоеме по пути — то есть до тех пор, пока сестренка Джоша Мириам не расчихалась и Джошу не пришлось совершать экстренное исцеление.

— Ты и вправду можешь исцелять! — воскликнул Иоанн.

— Да ладно, насморк — пустяки, — сказал Джошуа. — Капелька соплей — фигня перед силой Господа.

— А ты… не попробуешь на мне? — спросил Иоанн, задрал свою хламиду и оголил причинные, сплошь покрытые болячками и зеленоватой коростой.

— Прикройся, прошу тебя, прикройся! — завопил я. — Опусти рубаху и сейчас же отойди!

— Какая гадость, — сказал Джошуа.

— Я что — нечист? У отца я спрашивать боялся, а к фарисею пойти не могу, поскольку у меня самого отец священник. Наверное, это оттого, что я в воде все время стою. Можешь меня исцелить?

(Тут я должен сказать, что именно тогда младшая сестренка Джошуа Мириам, судя по всему, впервые увидела причинное место мужчины. В то время ей было всего шесть лет, но зрелище настолько ее перепугало, что она так никогда и не вышла замуж. Последнее, что о ней известно: Мириам остригла волосы, надела мужскую одежду и переехала на греческий остров Лесбос. Но все это случилось намного позже.)

— Давай, Джош, — сказал я. — Возложи на недуг свои длани и исцели его.

Джошуа пасмурно глянул на меня и перевел взгляд на брата своего Иоанна. Теперь в его глазах читалось только сострадание.

— У моей мамы есть бальзам, можешь намазаться, — предложил он. — Давай поглядим сначала, подействует он или нет.

— Я уже пробовал бальзам, — хмуро ответил Иоанн.

— Этого я и боялся, — сказал Джошуа.

— А натирать оливковым маслом не пробовал? — спросил я. — Вылечить, наверное, не вылечит, но хоть отвлечешься.

— Шмяк, я тебя умоляю. Иоанн недужен.

— Извини. Джошуа сказал:

— Иди сюда, Иоанн.

— Господи-исусе, Джошуа, — вмешался я. — Ты же не собираешься его трогать, а? Он нечист. Пусть идет к прокаженным.

Джошуа возложил руки на голову Иоанна, и глаза Крестителя закатились. Я подумал, что он сейчас упадет, и он покачнулся, однако остался на ногах.

— Отец, ты послал этого отрока уготовлять путь. Так пусть же он телом своим будет чист так же, как духом.

Джошуа отпустил троюродного брата и шагнул на-, зад. Иоанн открыл глаза и улыбнулся.

— Я исцелен! — вдруг завопил он. — Меня исцелили. Он начал было приподнимать хламиду, но я поймал его за руку:

— Не стоит, мы поверим тебе на слово. Креститель рухнул на колени и распростерся перед Джошуа, ткнувшись физиономией ему в ступни.

— Ты поистине Мессия. Прости меня, что я сомневался. Весть о твоей святости я разнесу по всей земле.

— Э-э, как-нибудь потом, только не сейчас, — сказал Джошуа.

Не поднимаясь, Иоанн схватил Джоша за лодыжки.

— Не сейчас?

— Мы пытаемся держать это в секрете, — сказал я. Джош потрепал троюродного брата по макушке.

— Да, лучше пока об исцелении никому не рассказывать, Иоанн.

— Но почему?

— Нам еще пару вещей нужно выяснить до того, как Джош начнет быть Мессией, — сказал я.

— Каких? — не унимался Иоанн. Казалось, он снова готов расплакаться.

— Ну, например, где Джошуа потерял свою судьбу и позволено ли ему… э-э… творить мерзости с женщинами.

— Если с женщиной, это не мерзость, — поправил меня Джош.

— Нет?

— Не-а. Овцы, козы, да любое животное возьми — это мерзость. А с женщиной — тут что-то совсем другое.

— А если с женщиной и козой одновременно — это что? — спросил Иоанн.

— В Дамаске это пять шекелей, — сказал я. — А если захочешь им помочь — шесть.

Джошуа двинул меня в плечо.

— Извини. Бородатый анекдот. — Я ухмыльнулся. — Не смог удержаться.

Иоанн закрыл глаза и потер виски так яростно, словно пытался выдавить из черепа какое-то понимание.

— Так ты, значит, не хочешь, чтобы люди знали о твоей силе, потому что не понимаешь, сможешь возлечь с женщиной или нет?

— Ну да. А кроме того, я понятия не имею, как быть Мессией, — ответил Джош.

— Ага, и это тоже, — добавил я.

— Надо спросить у Гиллеля, — сказал Иоанн. — Отец говорит, он мудрейший из священников.

— Я спрошу у святая святых, — объяснил Джошуа. (А святая святых — это ковчег Завета, такой ларец, где хранили скрижали, врученные Господом Моисею. Никто из моих знакомых ее никогда не видел — ее держали во внутреннем покое Храма.)

— Но ведь это запрещено. В палату с ковчегом только священник может входить.

— М-да, задачка нам предстоит еще та, — сказал я.

Город напоминал огромную чашу, до краев наполненную паломниками, которых затем выплеснули в бурливое море остального человечества. Когда мы пришли, все мужчины уже выстроились до самых Дамасских ворот, ожидая очереди принести своих агнцев на заклание в Храм. Весь город окутало чадом — целых десять тысяч жрецов Храма забивали ягнят и жгли на алтаре их кровь и жир. Повсюду горели очаги: женщины готовили баранину. В воздухе висела хмарь — восторг и ужас миллионной толпы и примерно такого же стада. Гнилое дыхание, пот и моча воняли на полуденной жаре, в ней мешались блеянье ягнят, рев верблюдов, детский плач, женские завывания, рокот невообразимого множества голосов: воздух загустел от звуков, запахов, Господа Бога и самой истории. Вот здесь Авраам услышал слово Божье о том, что народ его станет избранным, здесь иудеи освободились из египетского плена, здесь Соломон выстроил первый свой Храм, по этим улицам бродили иудейские пророки и цари, и здесь хранился ковчег Завета. Иерусалим. Именно сюда пришли я, Христос и Иоанн Креститель — чтобы уяснить себе волю Божью, а если повезет, то и позекать на аппетитных девчонок. (А вы что думали — нас только религия с философией парили?)

Семьи наши встали лагерем за северной городской стеной, под фортами Антонии — крепости, которую Ирод выстроил в честь своего благодетеля Марка Антония. Две когорты римских солдат, сотен двенадцать, не меньше, наблюдали со стен за храмовым двором. Женщины мыли и кормили детвору, а мы с Джошуа помогали отцам подтаскивать ягнят поближе к Храму.

Как-то на душе неспокойно, когда эдак тащишь животное на верную смерть. Нет, жертвоприношения-то я и раньше видел, да и пасхального ягненка ел, но так, чтобы самому участвовать, — это впервые. Я тащил животину на собственных плечах, а она сопела мне в шею, как вдруг посреди всего этого шума, вони и суеты вокруг Храма выпала такая минутка — тишина, и только ягненок дышит, да сердчишко у него колотится. Наверно, я как-то сильно с шага сбился, потому что отец повернулся и что-то мне сказал, вот только слов я не расслышал.