Эрвин Штритматтер - Избранное

Но разве по свидетельству об окончании школы можно судить о том, каков я сейчас, что́ я сейчас знаю? В арифметике мой запас знаний по меньшей мере утроился. Сама жизнь, особенно сразу после реформы, когда я был единоличником, научила меня. А чего только я не прочитал, чего только не передумал за эти годы после школы, а в особенности после своего краха!»

Мы уже были в столовой, а короткое замыкание все еще не было найдено. «Если я и дальше буду рассказывать, мы его вообще не найдем, — сказал Кинаст, — а это не дело, если я уйду несолоно хлебавши».

Рассказ тем не менее продолжался, так как я был всегда хорошим слушателем и умел вызвать на откровенность. «Не прошло и пяти дней, а мои отговорки достигли нравственных высот: что же это получается? Я удобрил эти луга, вложил в них всего себя, но меня не будет здесь в дивную пору сенокоса? А мои шикарные голуби, что будет с ними, если жена позабудет закрыть на ночь голубятню? Их растерзают хищные совы, раскидают по лесу переливающиеся всеми цветами голубиные перышки. А кукуруза-скороспелка, которую я на пробу высеял в огороде? Что же, мне ее так и бросить?

Делая по двадцать пять километров в день, весна двигалась по республике с юго-запада на северо-восток и Кляйн-Клютца достигла на шестой день моих размышлений. В палисаднике распустились лимонно-желтые чашечки белоцветника, на солнечных участках зазеленела травка, и вечерний ветерок разносил по садам детский смех.

В ожидании ужина я коротал время, разрыхляя пальцами землю у корней белоцветника. Вокруг меня толклись высохшие за зиму комары.

Жена побежала в магазин, куда, если верить объявлению на черной доске возле дверей, к вечеру должны были привезти свежеквашеной капусты.

Не знаю, как на твой вкус, а мне моя жена сейчас нравится еще больше, чем раньше: среднего роста, прическа — этакая челка на глаза, ядреная и совсем не рыхлая. Рот вот только чуть великоват, зато губы розовые, живые, щеки свежие — и все это свое, от природы. Работает она в садоводческой бригаде, в розарии; на ее плечах дом, дети, на культмероприятиях и на танцах она нарасхват, так как считает, что человек живет не только для того, чтобы производить мясо, молоко и яйца. Потому-то она и заседает вместе с Гланте и Вурцелем в клубном совете.

Этот сельский клуб был мне всегда подозрителен. Может, Гланте и открыл-то его только для того, чтобы его кооператив время от времени упоминали и хвалили в газетной рубрике «Культурная жизнь на селе». А заведующим Гланте сделал этого фантазера Вурцеля, который развозит навоз на своем полуживом тракторе с таким видом, словно распыляет его с самолета.

Жену мою все считают отзывчивой женщиной. А я, значит, неотзывчивый? Разве я в свое время не заботился по мере сил о культурной жизни, разве оставлял без внимания соответствующие директивы, если они, конечно, не влетали в копеечку? Полновесный урожай — вот что такое была для меня культура. Ведь отдал же я под культуру старый господский дом. Все там было, что положено: и флаги, и транспаранты, а в торжественных случаях — я следил за этим — там можно было выпить лимонаду, а то и кое-чего покрепче, и даже шампанского; я приглашал куплетистов из столицы, а однажды устроил сеанс научного гипноза.

Но никто об этом и не вспомнит с тех пор, как стал орудовать этот сельский клуб. Там у них и драматический кружок, и хоровое пение, и филателистический, и минералогический, и даже — куда уж дальше! — сельская академия.

С тех пор как я стал читать книги, жена все время пыталась затащить меня в клуб. Ей не нравилось, что я слоняюсь, ломаю себе голову над всякой всячиной и ничего вокруг замечать не желаю. Не хватало мне и в клубе еще плясать под дудку этого Гланте. Может, и думать прикажете под его мудрым руководством?

Вот и вышло так, что и жена все больше и больше становилась чужой мне. Мне казалось, что все случившееся со мною она оценивала слишком поверхностно. Одно то, что она, как и все, была без ума от Гланте, уже раздражало меня. Раз она так запросто командировала меня на курсы, то и говорить с ней, насколько не по душе мне эта командировка, я не стал. Мы жили как два государства, которые только потому не прерывают дипломатических отношений, что у них еще есть некоторые общие интересы; в данном случае это были наши дочери.

Темно-красная луна появилась на небе, и я с тоской подумал о том, что и ее, кляйн-клютцевской луны, я буду лишен, уехав на курсы. Тут из-за угла показалась моя жена. Она была не одна. Они с Гланте постояли немного возле платформы, с которой грузят молоко, потом еще возле пожарного сарая, потом еще и еще.

Я задохнулся и, кажется, даже плюнул. Так, так, моя жена прогуливается по деревне с холостым мужчиной; я был просто обязан рассердиться и ушел в дом, а оттуда, через заднее крыльцо, — в огород.

Я вскопал несколько квадратных метров огорода и, запыхавшись, взглянул на окно кухни, ожидая услышать привычное: «Ужинать!»

Кухонное окно распахнулось, но никто не позвал меня; наоборот, я услыхал доносившийся оттуда густой, как из бочки, мужской голос — Гланте.

Тут уж я заревновал не на шутку и думал уже не о том, что скажут люди, а землю, копая, швырял на все четыре стороны, как будто хотел раскидать по свету весь огород.

Обходительная, аппетитная, смачная женщина — так говорят о моей жене у нас в деревне; впрочем, не только мужчины, но и женщины, а это что-нибудь да значит. Но в тот момент я думал только о мужчинах. Уж они-то не станут скупиться на двусмысленности по ее адресу в мое отсутствие. Как-никак, а она на десять лет моложе меня, и кто знает, сколько недель требуется для того, чтобы из безупречной женщины сделать падшую? Что же мне, семейной жизнью своей рисковать ради свиноводческой премудрости?

Я покопал еще немного, но желчь и голод душили меня. Я отшвырнул лопату и направился к дому. Гланте стоял у распахнутого окна, глядел на меня в упор, делая при этом вид, будто не замечает меня, и басил: «Все это случилось без меня, но думаю, что если бы с Эдди не носились тогда как с писаной торбой, то, похоже, и не пришлось бы обходиться с ним так круто!»

Что вы на это скажете? Расселся в моей собственной кухне да еще и устроил здесь суд надо мной, хозяином! Гнев оглушил меня, я рванулся к заднему крыльцу и вдруг слышу, как мои девчушки щебечут на кухне. Она что, с ума сошла — делать детей свидетелями своего прелюбодеяния? «Как бы там ни было, а мы тебя отправим в школу Культурбунда», — сказал Гланте.

— Не можем же мы уехать оба, — ответила жена.

— Эдди и не думает ехать.

Этот общий любимчик Гланте вел себя так, словно он хозяин у меня в доме, даже и решал уже за меня. Кровь ударила мне в голову. Я вошел в кухню, схватил Гланте, скрипнул зубами и, не говоря ни слова, вытолкал его за дверь.