Сергей Борич - За кулисами Apple, iЛИ Тайная жизнь Стива Джобса

Разумеется, на Западе такое поведение может привести только к тому, что вас признают психом и мигом выгонят с работы. Именно поэтому мне периодически хочется плюнуть на все и уйти в монастырь, где я смогу вытворять любые чудачества, а меня там за это еще и будут обожествлять. Однако потом до меня доходит, что «Apple» в этом отношении мало чем отличается от монастыря.

Постепенно Фрэнсис Дойл начинает выдыхаться.

— Может быть, сделаем перерыв? — предлагает он.

Я возражаю и настаиваю на продолжении допроса. С помощью медитации я понизил частоту пульса до тридцати ударов в минуту, а Дойл уже начинает потеть. Его аура, которая в начале допроса была бело-голубой, приобретает красно-оранжевый цвет. Аура Пука все это время раскалена, как центр Солнца. В конце концов, мы все же делаем перерыв, потому что у Дойла возникают какие-то проблемы с мочевым пузырем. Когда допрос возобновляется, он старается запутать меня, задавая один и тот же вопрос несколько раз, но разными способами и в разных ракурсах, и наблюдает при этом, не собьюсь ли я где-нибудь. Я всеми силами пытаюсь сохранить концентрацию внимания. Опять-таки, независимо от содержания вопроса, я делаю паузу, а потом прошу повторить его еще раз. После этого я опять выдерживаю паузу и вместо ответа говорю: «Я не знаю», или «Я не помню», или «Давайте пропустим этот вопрос, переходите к следующему».

После шести часов такой беседы меня отпускают. Пук демонстративно всовывает себе в уши наушники от плейера «Zune». При прощании он не подает мне руки.

Выйдя на улицу, я испытываю необыкновенный душевный подъем. Бобби, напротив, мрачен.

— Что вы там вытворяли?

— А что такое? Я поимел этого парня. Это дело надо бы отметить.

— Как-нибудь в другой раз. — Он уходит с недовольным видом. Ну и ладно. Я не просто пережил этот допрос. Я победил.

В радостном возбуждении я еду домой и выпиваю небольшую чашку супа мисо — первую за три дня. Потом направлюсь к себе в кабинет, раздеваюсь, рассматриваю себя в зеркало и думаю: «И вы еще пытались меня допрашивать? Да знаете ли вы вообще, с кем разговариваете? Я такой один».

На полном серьезе, я еще не встречал такого замечательного человека, как я.

На следующее утро я приезжаю на работу и первым делом замечаю на парковке около офиса «Майбах» Тома Боудитча. Я ставлю машину на свое законное место и подхожу к нему, чтобы узнать, что он здесь делает.

— Садись, — говорит он.

На Боудитче синий деловой костюм, и он не кричит и не плюется. Он просто сидит рядом, вообще ничего не говоря. Водитель направляется к 85-й автостраде, а затем сворачивает на 17-ю, в сторону гор Санта-Крус.

— Я разговаривал с Бобби Ди, — сообщает Том. — Он сказал, что ты все изгадил.

— В каком смысле?

— Беседа с Дойлом прошла, мягко говоря, неудачно.

— Ничего подобного, они ничего из меня не выудили.

— Бобби говорит, что ты их провоцировал. Вроде бы ты даже сказал Пуку что-то вроде того, что отрезал уши его матери. Господи! А ведь они в то время были еще миролюбиво настроены. А теперь им нужна твоя голова на блюде.

— А с какой это стати Бобби ди Марко рассказывает тебе о моем допросе? Как же с адвокатской тайной?

— Забудь о ней. Кстати, малыш, тут еще одна история. Сэмпсон и его ребята накопали еще кое-что.

— Знаешь, я бы хотел выгнать этого Сэмпсона.

— Я тоже в свое время хотел трахнуть Энджи Диккинсон, малыш, но ничего не получилось. Так и здесь. Речь идет уже не о тебе, а о компании и ее акционерах. В том числе и о моих инвестициях. Это мои деньги, понятно? Малыш, благодаря тебе я заработал кучу денег. За десять лет мои вложения выросли в пять раз. И я это ценю. Тем не менее, будь моя воля, я бы выгнал тебя прямо сейчас, а еще лучше убил бы, представив твою смерть как результат несчастного случая. К счастью для тебя, мы смоделировали ситуацию на компьютере и пришли к выводу, что если ты уволишься или погибнешь в авиакатастрофе, то акции в первый же день упадут в цене на тридцать процентов. Надеюсь, тебе от этого будет спокойнее.

— Еще бы, — соглашаюсь я. — Сейчас я чувствую себя уверенно, как никогда.

Я тянусь к дверной ручке. По моим расчетам, мы едем со скоростью около семидесяти километров в час, и если я сейчас выпрыгну, то вполне могу отделаться лишь парой сломанных костей и, может быть, сотрясением мозга. Но Том меня опережает. Он блокирует замки. Тем не менее я хватаюсь за ручку.

— Лучше не надо, — говорит он. — А теперь послушай меня, Человек Дождя. Неужели ты не понял, что́ я тебе только что говорил? Ты не должен пострадать. Ты нам нужен. Мы будем тебя защищать, хотя лично мне этого очень не хочется. А это значит, что нам придется пожертвовать кем-то другим. Ты слышал про ацтеков?

— Да, они построили колоссальную дорожную систему в Перу.

— Это были инки. А ацтеки жили в Мексике. Они приносили человеческие жертвы. Чтобы умилостивить богов, они убивали пленных. То же самое и у нас. Нам нужно определить, кем можно пожертвовать. Я полагаю, что первая жертва — это Соня Берн. Она уже обеспечила себе адвокатскую защиту и, кроме того, сама ушла из компании. Поэтому ее судьба нас не интересует. Для нас она уже труп.

— Конечно, — соглашаюсь я. — Никаких проблем.

Возможно, это подло. Я ведь знаю Соню уже двадцать лет. Она работала вместе со мной в компании «NeXT» и перешла вслед за мной в «Apple». Соня принадлежит к числу людей, которых я мог бы назвать своими друзьями. Я знаю, что ее мужу недавно поставили диагноз какой-то необычной нервной болезни. Другими словами, она идеальный кандидат, потому что если ее и отдадут под суд, то болезнь мужа станет смягчающим обстоятельством.

— Хорошо, значит с Соней все ясно. Но одного скальпа недостаточно. Кто еще?

— Ну, я не знаю. Может быть, Джим Белл? — говорю я.

— Мне нравится эта идея. Серьезно.

Мы едем по бульвару Скайлайн мимо ранчо Нила Янга, и мне приходит в голову, что хорошо бы заехать к нему, если он дома. Мы могли бы поболтать с ним о политике и покурить травку, а Нил стал бы опять доказывать мне, что музыка на виниловых пластинках звучит намного лучше, чем iPod.

— Послушай, — говорит Том, — а как тебе нравится Зак? Ты ведь довольно близок с ним?

— Когда у меня был рак, он каждый день навещал меня в больнице. А его жена приносила нам домой еду.

— Значит, вы близки.

— Да, очень.

— А ты мог бы толкнуть его под автобус, если понадобится? Чтобы спасти свою задницу?

— Трудный вопрос, дай подумать. — Я изображаю на лице работу мысли. — Да, конечно.

— Знаешь, малыш, ты меня поражаешь. У тебя нет никаких человеческих чувств. Мне это нравится. Я не шучу. Именно поэтому ты и велик. Порой ты напоминаешь мне Лу Герстнера. А он был, на мой взгляд, самым великим.