Эрвин Штритматтер - Вторник в сентябре, или Про талант и норов

Снимая куртку, я решил, что надо притвориться пьяным — на тот случай, если формула о степном нраве лошади окажется никчемной теорией, неприменимой на практике. Делая вид, что меня водит из стороны в сторону, я расстегнул свою черную кожаную куртку, стянул ее через голову, взвыл по-волчьи, подпрыгнул к лошади и ударил ее сзади курткой.

После того, что вытворяли с лошадью раньше, моя выходка могла произвести на нее не большее впечатление, чем внезапный порыв ветра на человека, и все-таки она испугалась. Не могу сказать, что именно на нее так подействовало — моя черная куртка, белая рубашка или, может, мой волчий вой, но, главное, в ней проснулось воспоминание о спасительной тесноте табуна, и, преодолев одним скачком трап, она присоединилась к лошадям в автофургоне.

Я стоял перед автофургоном, вопреки воле став центром толпы, и бывшая лихая женщина, а ныне жена непризнанного поэта бросилась целовать мне руки. Зрители аплодировали и не предполагали, что аплодируют не мне, а знаменитому ученому, крупица знания которого запала мне в сознание в один из тех вечерних часов, когда другие мои односельчане балуются картишками или позволяют насиловать себя детективами.

Надеюсь, я достаточно убедительно объяснил причину того, почему я решил продолжить учебу. И все-таки я опасаюсь, что после окончания учебы вопросов, сомнений и догадок у меня будет еще больше, чем до нее.