Абилио Эстевес - Спящий мореплаватель

В тот вечер она чувствовала себя на берегу моря как в склепе. Тишина разлилась вкрадчиво и незаметно, как море. Плеск мелких волн делал еще более гулким безмолвие, исходившее от горизонта и от морского винограда, холма, поросшего казуаринами, мангровых зарослей, как будто весь мир стал огромной тишиной.

Время от времени Валерия ложилась на песок и смотрела в небо. Она чувствовала, что летит как птица, которая даже не оглядывается на землю. Что-то прекрасное было в том небе. И наверняка еще прекрасней было бы вонзиться в него, избороздить его, потеряться в его темноте, оказаться в любом далеке. Сколько угодно далеком или таинственном, лишь бы подальше отсюда.

В один из таких моментов Валерия услышала голос Яфета. С серьезной важностью, которая никак не вязалась с его мальчишеским видом, он сказал:

— Хороший момент достать лодку.

Валерия села, обернулась, притворилась испуганной. Яфет сидел на песке такой же, как всегда, с голым торсом и с маленьким компасом, висевшим у него на шее, в шортах с бурыми медведями, слишком коротких и изъеденных морской солью, раскинув ноги и скрестив руки. Он не смотрел на нее. Он смотрел на море, на горизонт, в направлении того места, которое он, как и все, называл Севером. Он вглядывался в даль с той нежностью, которую все первооткрыватели питают к четырем сторонам света, с особенной нежностью по отношению к одной конкретной стороне.

Чтобы позлить его, Валерия ответила:

— Север с каждым днем все больше сводит тебя с ума. — А затем, словно испугавшись, улыбнулась, пытаясь превратить свои слова в шутку. Солнца не было, но Яфет весь светился. — Ты не знаешь, что идет циклон? — Она придала вопросу интонацию неуверенности и полагала, что Яфет заметил, что ее одолевают тревога и страх. И добавила, как будто открывала очень важный личный секрет: — Знаешь, его зовут «Кэтрин».

Он тоже улыбнулся, вскинул брови, изобразив испуг, и снисходительно покачал головой, давая понять, что она слишком наивна и ничего не понимает.

— Красивое имя. Ты придумала? — Он взял в руки висевший у него на шее компас, внимательно посмотрел на стрелку, не переставая улыбаться, а затем обвел глазами горизонт. — Значит, это не просто очень хороший момент, а самый подходящий момент, просто идеальный, чтобы достать лодку. Самое лучшее время для выхода в море — это циклон.

Он засмеялся своим обычным смехом, от которого его глаза превращались в щелочки, но не настолько, чтобы нельзя было заметить, что и глаза тоже смеются.

— Согласна, это лучший момент для плавания, если хочешь покончить жизнь самоубийством… — возразила Валерия, тщетно стараясь, чтобы ее слова прозвучали иронично.

— Или если хочешь бороться… — ответил он и ткнул в нее указательным пальцем. Казалось, он знает все, что происходит в голове у кузины.

— Что ты имеешь в виду? — спросила она, зная ответ.

— Сегодня мое желание бороться сильнее, чем обычно.

— Как странно, Яфет! Ты всегда говоришь о борьбе, о боях, о войнах, как какой-то солдат!

— Я солдат, и мы объявляем войну не на жизнь, а на смерть, так и знай.

Она посмотрела на босые идеальные ступни Яфета, сдержала вздох и тоном, в котором не умела скрыть восхищения, произнесла:

— Думаю, ты был бы счастлив на Второй мировой войне, во время высадки в Нормандии например. Я прямо вижу, как ты высаживаешься готовый убивать.

Снизу Яфет казался ей гигантом. Он пожал плечами, давая понять, что разговор его не слишком занимает.

Валерия, выдержав паузу, добавила:

— Хочешь бороться с циклоном? Думаешь, от этого будет толк?

Он не ответил. Он так и стоял, подняв плечи, с неуловимой улыбкой на губах.

Валерия поднялась. Ей вдруг стало страшно оттого, что она чувствует себя такой крошечной в его присутствии. И еще она вдруг подумала, что ей холодно, несмотря на горячий ветер. Она прижала книгу к груди, чтобы согреться и защититься.

Сидя или стоя, рядом с Яфетом она всегда чувствовала себя крошечной, незначительной, некрасивой и уязвимой. Она попыталась посмотреть туда, куда смотрит он, и увидела лишь то, что ожидала. Море, спокойное и красное. О горизонте не было и речи. Перспектива пропала. Все потерялось в дымке, перемешавшей море и небо. Тем более не видно было, как в другие дни, ни торговых кораблей, ни обязательного сухогруза, совершающего маршрут Гавана — Мариель — бухта Глубокая.

— Ожидается циклон, его зовут «Кэтрин», — отчеканила она, словно читала заученный наизусть текст, и почувствовала себя глупо. Поэтому добавила: — Это не обычный циклон, Яфет, он носит имя актрисы, писательницы и балерины. И ты намерен бороться с такой могущественной дамой? — И она почувствовала себя еще глупее.

На это он тоже ничего не ответил. Взмахнул рукой, как будто прощаясь. Обернувшись, Валерия увидела, что дядя Оливеро машет из окна своей деревянной хижины. Она тоже ему махнула, и почему-то дядин ответный жест заставил ее подумать, что вот у него уже не оставалось ни сил, ни желания бороться.

— Он уже отвоевал свое, — сказала Валерия.

Она собиралась еще что-то сказать об этом бессильном взмахе рукой, но Яфет перебил ее вопросом:

— Хочешь поплавать, крошка?

Приглашение было полно сарказма. Он знал, что ее любовь к морю питалась далями, запахами и взглядами, это была литературная любовь, привитая Мелвиллом, Конрадом, Ричардом Хьюзом. Он знал, что она так же страстно ненавидит входить в море, как он обожает. Кроме всего прочего, он был единственный из членов семьи, кому удавалось заставить ее покраснеть от обращения «крошка» и кто знал, что от стыда она теряется и замыкается. И тогда Яфет оказывался полным хозяином ситуации. Боже, какой смешной она чувствовала себя, когда он называл ее «крошкой» этим покровительственным тоном! Она попыталась сохранить лицо. С таким же сарказмом и наигранным чувством собственного превосходства она ответила:

— Нет, darling [22] Дорогуша (англ.). , если я поплыву, то уже не остановлюсь до самой дельты и, чего доброго, окажусь посреди Миссисипи или в Батон-Руж [23] Город на юге США, порт на левом берегу Миссисипи. , а у меня, честно говоря, на сегодня планы получше.

Он искренне расхохотался:

— Не может быть ничего лучше и важнее моря!

Яфет медленно подошел к самой воде и остановился с видом завоевателя. Всегда, когда он стоял у моря, он производил раздражающее впечатление человека слишком уверенного в себе, воображающего, что он может подчинить себе все вокруг, стать хозяином мира, по крайней мере их маленького мира с домом и пляжем.

Он вошел в воду, как обычно, с наслаждением, и море, казалось, приняло его с тем же чувством. Он обернулся, поднял руку и вонзил в Валерию указательный палец. Вода доходила ему до пояса. Несколько минут он стоял, касаясь ладонями поверхности воды. Бросалась в глаза белизна его кожи посреди грязного моря. Ни солнцу, ни соли не удавалось сделать ее темнее и грубее, она всегда выглядела так, как будто Яфет только что прибыл с заснеженного склона Скалистых гор.