Абилио Эстевес - Спящий мореплаватель

— Иногда по ночам мне кажется, что я ее слышу. Никто в мире, ни до, ни после, не пел «Ханицио», как она, честное слово, никто.

В «Иллинойсе» частенько появлялась и Чавела Варгас [40] Мексиканская певица, исполнительница песен в стиле «ранчера», всегда открыто заявлявшая о своей нетрадиционной сексуальной ориентации. , всегда свежая как огурчик, несмотря на выпитую текилу, которая умоляла Макорину [41] Аллюзия на одну из самых известных песен Чавелы Варгас Макорина» о проститутке. Обычно исполняется от лица мужчины. дотронуться до нее и, дотронувшись, успокоить боль, и славилась тем, что не было особы женского пола, какой бы женственной, целомудренной и верной своему мужу она ни была, способной противостоять соблазну ее донжуанского обаяния.

«Иллинойс» был небольшим, но знаменитым баром. Не кабаре, а именно баром с маленькой сценой и скромной танцплощадкой. Он не состязался ни с «Сан-Суси», ни с «Монмартром», ни с «Тропиканой» [42] Известные гаванские кабаре 1950-х гг. . Как не состязался ни с Сантосом Трафиканте, ни с Мейером Лански, ни с Джорджем Рафтом, ни с какой другой мафией. Он не состязался даже с другими барами на пляже Марианао. Он вообще не состязался. Он был на своем месте. Он предлагал хорошую музыку в приятном интерьере. И главное, отличную выпивку. И естественно, безопасность. Десять или двенадцать наемных телохранителей, отлично вооруженных и переодетых в костюмы из универмага «Прадо». И за определенную ежемесячную сумму полиция держалась подальше.

И все это благодаря мистеру, который разглядел, что в Мино сочетаются любовь к хорошей музыке с педантичностью и упорством бизнесмена. Потому что на самом деле все началось не с голоса Элмора Джеймса. И не с голоса Бинга Кросби. Еще до этого была труба Луи Армстронга. А еще раньше (как уже было рассказано) — голос Бесси Смит. И обнаженная Ребекка Лой, исполняющая ноктюрны Шопена. А с самого начала — страсть молодого Мино к ночной гаванской жизни, любовный беспорядок в его жизни, сочетающийся, однако, с любовным порядком, в котором он содержал коллекцию пластинок доктора. Доктор из Висконсина долго убеждал Мино открыть свой бар. В то время молодой человек был вполне доволен своими тремя обязанностями: следовать за доктором повсюду, куда бы тот ни отправлялся на яхте или в «шевроле»; слушать музыку и, наконец, хотя это могло бы стоять и на первом месте, получать удовольствие и доставлять его любой женщине, попадавшейся ему на пути. Так продолжалось до тех пор, пока мистер не умер. Его смерть стала ударом для тех, кто остался на забытом пляже. Его необъяснимая смерть на далеком озере и при странных обстоятельствах. Должен был умереть доктор О'Рифи, чтобы Мино в шестьдесят четыре года (все еще «крепкий как дуб», как он любил говорить) решился открыть бар, на котором так долго настаивал врач. И по большому счету это было не совсем решение Мино, потому что в завещании, составленном за несколько дней до смерти, доктор отписывал Мино кругленькую сумму при единственном условии — что он откроет бар.

Так открылся «Иллинойс». К вящей славе Гаваны. И ни боги, ни ориши [43] Духи, эманации единого бога Олодумаре (Творца) в сантерии, синкретической религии, сложившейся на Кубе в результате смешения католицизма и верований африканских рабов и распространенной по сей день. , ни карты, ни стеклянные шары не предвещали землетрясения, которое спустя всего два года сотрясло город.

— Я всегда представляла себе Бога с лицом и голосом Элмора Джеймса, — повторила Элиса.

— И с голосом Бинга Кросби, и Фрэнка Синат-ры, и Леди Дэй, и в первую очередь Бесси Смит, — повторил, на этот раз без улыбки, дядя Мино.

Послышалось тяжелое пыхтение, причитания, просьбы о помощи. Дядя Оливеро вошел на кухню, нагруженный книгами.

— Не хочу, чтобы море уничтожило то немногое, что осталось.

И он положил книги на стол.

Они с Элисой обнялись, как всегда молча, с той же радостью, с какой они встречались, когда еще были детьми.

— Пора было уже тебе перебираться, — сказала Мамина, — я всю ночь волновалась за тебя и твою халупу.

— Этой ночью, — ответил он, — кто-то вышел в море, на самом деле это происходит каждую ночь, что вы думаете? Каждую ночь кто-то выходит в море, уж я-то знаю, я слышу, как они готовятся к отплытию, раскладывают навигационные карты, сверяют компасы. Каждую ночь, я клянусь, по меньшей мере один человек, мужчина или женщина, уплывает. Куда? Бог знает, куда уплывают мужчины и женщины, когда приходят в отчаяние.

Никто не услышал ни звука мотора, ни шагов по скрипящим доскам пола, поэтому, когда он появился в двери кухни, почти касаясь притолоки головой, весь мокрый и грязный, всем показалось, что он так там и стоял все время. Первой его увидела Мамина. Негритянка всплеснула руками, потому что негритянка любила его как внука и знала, что это молчаливое, исключительно серьезное появление Хуана Милагро, который не знал грусти или умел с ней бороться, который всегда смеялся и никогда не сердился, а если сердился, умел скрыть это за шуткой и смехом, могло означать лишь то, что у парня неприятности.

Каждый приезд Хуана Милагро, всегда на рассвете, был похож на праздник. В доме узнавали о нем, когда тот съезжал с шоссе на некогда роскошную, обсаженную королевскими пальмами подъездную дорогу, поднимая облака белой песчаной пыли и нарушая тишину пляжа оглушительным шумом мотора своего джипа без крыши, который, казалось, пережил бомбардировку в Перл-Харборе. Каждое утро, на рассвете, еще до завтрака, в доме слышали, как он бросается в воду и долго плавает. Как всякий кубинец (и к тому же мулат, а не просто всякий подряд кубинец), он беспокоился о своем внешнем виде. И не хотел появляться в доме как персонаж комического театра: обсыпанные пылью, словно мукой, курчавые жесткие волосы, белые ресницы и брови, темная кожа, покрытая тонкой пленкой пепла и пыли, которые поднимал джип на разбитой грунтовке, бывшей некогда подъездной дорогой. Потом, когда он выходил из воды в одних плавках, сшитых Андреа из изящных купальников Ребекки Лой, он был похож на принца. Прекрасного, благородного и гигантского принца-мулата.

В то утро он сразу появился на кухне с нахмуренным лбом, опущенным взглядом, могучий, мокрый, грязный и погруженный в молчание, которое красноречиво свидетельствовало о том, что случилась беда. Все тоже замолкли, словно в ожидании объяснений, которых не последовало.

Тогда сквозь барабанящий дождь пробился и стал отчетливо слышен голос Элмора Джеймса, снова запевшего «Early in the morning».

Первой очнулась Мамина. Старуха смочила полотенце одеколоном и принялась вытирать ошметки белой и влажной грязи, покрывавшие мулата с ног до головы.