Абилио Эстевес - Спящий мореплаватель

Элиса сначала не отвечает. Она просто сидит и молчит, как будто ничего не слышит и сосредоточена исключительно на дожде. Наконец она спрашивает Оливеро, разве это не он повторял ей столько раз, что невозможно понять сомнительную логику цензора и его мотивы, разве не он говорил, что цензоры не рассуждают, а приводят в исполнение догматичные приказы? Теперь кажется, что Оливеро сосредоточен на размытом дождем пейзаже. Он знает, что бы он ни сказал, это не обнадежит ее, потому что он первый не верит в собственные слова. Оливеро думает, что в устах Элисы, особенно этой, нынешней Элисы, слово «догма» приобретает странный смысл. Он думает, что мог бы сказать ей, если бы захотел, что, между прочим, все это результат того, что она так долго защищала. Он мог бы спросить ее, почему она не голосовала против увольнения из театра стольких актеров и авторов. Почему она не выступила против преследований. Почему запретили «Каиновы манго» Эсторино? Почему не увидели свет «Два старых паникера» Вирхилио Пиньеры? Почему с афиш исчезло «Взятие Гаваны англичанами» Хосе Милиана? Он мог бы сказать ей, что этот кошмар начался десять лет назад с Эберто Падильи [52] Поэт, писатель и диссидент, по обвинению в «подрывной деятельности» был заключен в тюрьму, впоследствии эмигрировал в США. и Антона Арруфата [53] Поэт, прозаик, драматург, чья пьеса «Семеро против Фив» вызвала резкую идеологическую критику. До 1984 г. произведения Арруфата на Кубе были запрещены. . Он, Оливеро, видел обреченного на молчание автора «Семерых против Фив» в публичной библиотеке на углу 100-й и 51-й улиц. Он мог бы даже сказать, что это началось еще раньше, что это было с самого начала. И мог, если бы захотел, еще много чего сказать. Разве не Элиса, его любимая Элиса, поддержала эту бездарную актрису, как ее звали? Арминия, кажется, Арминия Манча или Арминия Манчес, которая возглавила кампанию против еще одной замечательной пьесы Пиньеры «Нет»? А Отравуэльта, что сказать о брате и сестре Отравуэльта?

Он ничего не говорит. Незачем. И потом, он любит ее. Что поделаешь. И он знает, что она его тоже любит. Разве нежность и понимание не стоят (или не должны были бы стоять) превыше всего, и в первую очередь превыше идеологий, таких смешных и неясных что в близком, что в далеком будущем? И разве нельзя простить друг другу эти пустяки? И кто первым бросит камень?

Оливеро улыбается, он смеется над самим собой, над своим смешным морализмом, над тем, сколько христианского в этом понимании вины и прощения, а ведь он всегда заявлял, что ненавидит христианство и его лицемерную доктрину.

Элиса словно услышала эту непроизнесенную речь. Она опустила голову и делает движение рукой, как будто хочет остановить эту молчаливую речь, время или что-то еще, и одновременно поднимает журнал «Боэмия», словно защищаясь. Оливеро кажется, что у нее покрасневшие глаза. Сейчас ничто в ней не напоминает Лорен Бэколл. Во всяком случае, гламурную, работающую на публику Лорен Бэколл из «Большого сна» или «Слов, написанных на ветру». Эта Элиса выглядит постаревшей, побежденной и вовсе не похожа на актрису ни из Голливуда, ни из другого такого же фальшивого и пустого места, где выставляется напоказ человеческая глупость называемая гламуром. Ее голос звучит резко когда она начинает рассказывать.

Пять дней назад она вышла из дома, чтобы купить чеснока и лука, иначе еда по вкусу напоминала картон и вареные опилки. И вот она обнаружила, что идет по улице Карлоса III, хотя и не помнила, как она там очутилась. Потом она поднялась к университету, обогнула по обсаженной фикусами и диким лавром аллее Замок Принца, вышла на улицу G на пересечении с улицей Ольги Андреу, прошла мимо кинотеатра Ривьера, где шла «Сибирская леди Макбет» [54] Фильм Анджея Вайды по мотивам повести Николая Лескова «Леди Макбет Мценского уезда». , замечательный фильм, Оливеро с ней согласился бы, хотя они видели его бесчисленное количество раз и знали наизусть. Прошла мимо ресторана «Поросенок» и пиццерии «Vita Nuova» [55] «Новая жизнь» (ит.). , и ей еще сильнее захотелось съесть что-нибудь, не напоминающее по вкусу картон, но вместо этого она очутилась как раз среди картона и бумаги, потому что зашла в «Научную Кубу», букинистический магазин, чудом сохранившийся на углу улиц 25-й и I, напротив здания биологического факультета.

Элиса принялась просматривать книги, pa-j дуясь, что в магазине пусто и полнейшая тишина и стоит любимый ею запах старых книг. И обнаружила редкую книгу, чудесный томик, изданный в Матансас в 1928 году, «Лирический молитвенник» Америки Бобии, поэтессы из Лимонара, о которой она никогда не слышала — да и кто слышал об Америке Бобии? — с прологом Медардо Витьера и эпилогом Фернандо Льесы. Ей было все равно, хороши или плохи стихи. Вероятнее всего, стихи были ужасными. Ей понравилась красивая книжица и то, что она была издана пятьдесят лет назад.

Еще она отыскала экземпляр «Конармии» в прекрасном состоянии (ее собственный был сильно потрепан).

Долгие поиски завершились удивительной находкой, хотя еще более удивительные вещи произойдут всего несколько минут спустя. Это была книга в красном тисненом переплете, изданная в Мадриде в 1887 году в издательстве Луиса Наварро. Элису не интересовали ни автор книги, ни ее название: лорд Маколей, «Политические и литературные эссе». Кого сегодня могли интересовать политические и литературные мнения, высказанные английским вигом, умершим в 1859 году? Она подумала, что эта книга неинтересна даже как библиографическая редкость. И если ее купить, то она будет собирать пыль на полке. Но все-таки неравнодушие и любопытство к старине заставили ее открыть книгу.

Там был первый сюрприз: на первой странице зелеными, слегка побледневшими чернилами были написаны имя и дата: Вирхилио Пиньера, 1931.

Не сомневаясь ни секунды, она решила купить книгу, стоившую к тому же всего лишь шестьдесят сентаво.

Так, вместо чеснока и лука, она купила молитвенник никому не известной поэтессы, рассказы жертвы сталинских репрессий и сборник эссе устаревшего английского историка только за то, что он был подписан одним из самых великих поэтов и писателей Кубы и, без сомнения, ее самым великим драматургом.

Она заплатила за все всего два песо и десять сентаво и убрала книги в сумку, предназначенную для чеснока и лука.

Элиса собиралась покинуть магазин, когда обнаружился второй и самый удивительный сюрприз.

Вирхилио Пиньера. Это был он. В своих старомодных очках, зеленой широченной рубахе, широченных же черных штанах и дешевых башмаках, в каких ходили рубщики сахарного тростника. Вирхилио Пиньера, худой, с широким лбом, римским носом и руками юноши. Он собирался подняться по ступенькам, которые отделяли книжный магазин от улицы.