Энтони Капелла - Брачный офицер

Красавец не сдавался.

— А ты грубая, — добродушно сказал он.

— Грубая — не грубая, дел полно.

— Тебе дела для разговора не помеха, — заметил он. — Вон, ты уж, смотрю, целую дюжину навертела. Я, например, мог бы относить заполненные тарелки и приносить чистые. — В подтверждение парень потянулся к тарелкам. — Заметь, стараюсь тебе помочь!

— Пока только мешаешь. Эти тарелки надо отнести на другой столик.

— Ладно, давай договоримся, — сказал он. — Я уйду, если ты меня поцелуешь.

Ливия возмущенно вскинулась:

— Quanne piscia 'a gallina, cazzo! [2] Досл. «Когда курица описается, козел!» (ит.) — Ср.: «Когда рак свистнет». Уж этого не дождешься, придурок! Убирайся сию же минуту!

— Я же от чистого сердца, — не унимался парень. — Понимаешь, я в тебя влюбился. Как же не поцеловать девушку, если влюбился?

Ливия с трудом смогла сдержать улыбку. Но тотчас вновь ее лицо сделалось строгим.

— Нечего зря языком молоть! Мы друг друга и знать-то не знаем.

— Легко поправимо. Меня звать Энцо. А тебя…

— Занята я! — выпалила она.

— Очень рад познакомиться, Занятая! Теперь поцелуешь меня?

— Нет!

Уже покончив с закусками, Ливия принялась нарезать лимоны для friarelli, горьковатой разновидности брокколи.

— Тогда я это себе воображу. — Парень откинул голову назад и прикрыл глаза. На губах заиграла улыбка. — У-у-у-м-м, — мечтательно протянул он. — Знаешь, Занятая, а ты отлично целуешься. У-м-м-м… Давай-ка еще разок!

— А не больно? — ехидно заметила Ливия.

— Больно? Почему?

— Да я себе вообразила, будто двинула тебе коленкой по coglioni… [3] Яйцам (груб. ит. ).

Схватившись руками между ног, Энцо повалился на пол.

— Ой-ой-ой! Что наделала! Теперь нам с тобой уже ни за что не сотворить пару дюжин красивых bambini, [4] Детишки (ит.). а я так об этом мечтал.

— Поднимайся! — со смехом сказала Ливия. — И выметайся вон. Мне воду из пасты сливать надо.

Парень вскочил на ноги:

— Ты скажи, Занятая, есть у тебя парень? Может, я время зря теряю?

— На один вопрос отвечу «нет», — отозвалась она, — на другой «да».

Он слегка насупился, осмысливая ответ, потом, тряхнув головой, сказал:

— Сомнительно. Ну да ладно: мне и одного «да» хватит. — И тут, внезапно вскрикнув, парень отпрянул от окна. — Что за дьявольщина, кто это?

Заслышав в кухне незнакомый голос, Пупетта просунула морду в окно, чтобы разобраться что да как. Голова у нее была, прямо скажем, прегромадная. Голову венчали два массивных рога, закрученные назад, как ручки велосипедного руля. Рога были расставлены широко, в окно не пролезали, но Пупетта уже давно исхитрилась просовываться сначала одним рогом, потом другим. И этот-то рог как раз и подцепил пилотку Энцо. Солдат в ужасе уставился через плечо на чудовище.

— Это Пупетта, — сказала Ливия и протянула руку, чтобы ласково потрепать по массивному лбу буйволицы и одновременно вызволить пилотку. — Что, буйволов никогда не видел?

Энцо замотал головой:

— Только издалека… Говорю же, я из Неаполя! В больших городах буйволов не бывает.

Забрав пилотку, он приладил ее Пупетте на лоб, на котором пилотка казалась уморительно крошечной, и шутливо отдал буйволице честь.

— Вот и выходит, никак нам с тобой не пожениться и не заиметь желанных тебе бамбини. Пупетту я ни за что не брошу.

— Гм! — Энцо почесал в затылке. — Раз так, — сказал он, обращаясь к Пупетте, — придется тебе стать первой буйволицей в городе Неаполе.

Внезапно согнав с лица улыбку, Ливия отрезала:

— Ну все, кончай болтовню. Ты — солдат, вот и валяй, глазей на мир.

— Так это ж не надолго. Возвращусь, и будут у нас бамбини. Ну и, конечно, bufale, [5] Буйволы (ит.). — поспешно добавил он.

— А если придется воевать?

— Да разве мы воюем! — небрежно бросил парень. — Маршируем с грозным видом и только.

Раздался бой часов, Ливия кинулась к плите.

— Гляди, что ты натворил! Скоро обед, а у меня ничего не готово! Отец меня убьет.

— Ты же меня не поцеловала! — запротестовал парень.

— Обойдешься, — отрезала Ливия, вытаскивая из шкафа кастрюли. — Но если хочешь, можешь попозже зайти, угощу кофе.

В восторге он щелкнул пальцами:

— Я знал, я знал!

— Только без глупостей, — предупредила она, — не то я и в самом деле засвечу тебе промеж ног коленкой. У меня богатый опыт.

— Что ты! За кого ты меня принимаешь! — Допив стакан, парень поставил его в раковину. — Кстати, лимончелло у вас отличный.

— А то! У нас все отличное.

— Я так и понял.

Чмокнув кончики пальцев, солдат послал Ливии воздушный поцелуй и, пятясь, вышел из кухни. Обернувшись на Пупетту, Ливия увидела, что пилотка по-прежнему торчит у нее на лбу.

Вскоре после полудня Дон Бернардо и отец Ливии покончили каждый со своим мероприятием, и громадная толпа хлынула с площади прямо в остерию. В момент все места были заняты, и Ливия принялась обслуживать посетителей.

Блюда готовились в основном из того, что давала маленькая ферма позади ресторанчика. Совсем крохотная, можно было перекликаться с одного конца участка на другой. Но здешняя плодородная почва дарила богатый урожай и помидоров, и кабачков, и капусты, и баклажан, и даже кое-чего еще, редкого для здешних мест, например горьковатого фриарелли и пахучего асфодело. Был у них еще черный кабанчик по кличке Гарибальди. Несмотря на внешнюю неказистость, кабанчик с завидным усердием брюхатил свой гарем из четырех дородных хрюшек. Была древняя олива, оплетенная парой виноградных лоз; было немного кур и еще были — слава и гордость всего семейства — Пришилла с Пупеттой, две домашних буйволицы, которые паслись на огороженном пастбище величиной с небольшую спортивную площадку. Из белого, как фарфор, молока каждый день усилиями кропотливого труда выходило две-три, по килограмму каждая, моццареллы. Но какой! Мягчайшей, чуть влажной, подобной нежному парному дыханию самих bufale.

Кроме моццареллы из молока буйволиц искусно приготовлялись и иные изысканные блюда. Чиллиджини представляли собой сырные шарики для салатов размером с вишню, боккончини в форме капли заворачивались в ломтики нежной ветчины прошюто. Треччья, или «пряди», заплетаемые в косы, подавались с лимонами амальфи и юной, нежной брокколи. Слегка подкопченная моццарелла афумиката приобретала коричневатый оттенок, а скаморца коптилась над дымом тлеющей скорлупы орехов пекан, пока не становилась темной и густой, как чашечка крепкого эспрессо. Из оставшегося молока готовился твердый сыр рикотта салата ди буфала, подсоленный, со слегка фруктовым привкусом; в тертом виде это отличная присыпка поверх запеченных овощей. Но больше всего семейство Пертини славилось своим сыром буррата — нежнейшей, свежайшей моццареллой в виде мешочка, заполненного буйволиными сливками и завернутого в листья асфоделя. Из самого Неаполя приезжали люди, чтоб насладиться необыкновенным вкусом этого сыра. Иногда даже покупали по нескольку штук, чтобы увезти с собой, но, как постоянно твердил Нино, делать это вовсе не стоит: через пару часов листья asfodelo буреют, и сыр начинает терять свой аромат.