Халлгримур Хельгасон - 101 Рейкьявик

Так мощно начали…

— Да ну? — удивленно перебиваю я.

— Да. Твоя мама молодцом, Хлин.

— Так они вместе или как?…

— Кто? Лолла с Беггой? А-ха-ха…

Гомики разражаются своим голубым смехом. Смех гомиков, как звук автомобиля, который никак не заводится. Или нет, как смех обкуренной овцы.

— Что, Хлин, ты уже нас начал спрашивать про любовников своей матери?

— Нет, любовниц.

— Оба-на! Еще один маленький хранитель секс-традиций! Почему бы тебе тогда не устроиться на работу в бассейн? Знаешь, у тебя бы хорошо получилось обливать нас из шланга в душевой! Значит, ты считаешь, что у твоей мамы ориентация нетрадиционная? А почему ты так решил?

— Без понятия. Вам, наверно, лучше знать.

— Э, нет, Хлинчик, нет… Ты же с ней живешь, ты и должен знать, какая там у нее ориентация. Или ты у нас сам сексуально дезориентированный?

Они хохочут, как мазохисты на физзарядке. Как обкуренная овца, которую перерабатывают на фарш. Кольцо в носу Рози трясется, как овечий хвост. Татуировка, виднеющаяся из-под ворота, вытягивается. Змея распрямляется. Трёст тоже смеется. Птица на ветке.

— Нет ничего лучше, чем грудь в потемках, — говорю я, а они воют и стонут, и вот Гюлли отвечает:

— А-а, теперь понятно… Понятно, почему ты до сих пор живешь у мамы. Вот, наверно, из-за тебя она и решила переориентироваться…

Я собираюсь уточнить и переспросить: «Что она решила?» — но в приступе хохота Гюлли разбрызгивает вокруг себя децилитры слюны — такого количества хватило бы на два мощных голубых поцелуя, — и нечаянно гасит свечу. Над столиком — пахнущая воском темнота. Тора, барменша (ц. 35 000), подходит к нам и тянется за пепельницей.

— Эй, Тора, у тебя в груди молоко есть? Тут у нас за столом один недокормленный…

Так говорит Гюлли.

Игра вокруг столба идет своим чередом. Она явно включилась в нее. Она не видит меня до тех пор, пока не выходит наружу. Взгляд, превращающий снег в град. Что само по себе лучше, если ты в очках. Icicle Works . [62] Фабрика сосулек (англ.) — название британской неопсиходелической рок-группы 1980-х гг.; позаимствовано из фантастического рассказа Фредерика Пола «День, когда закрылась фабрика сосулек» (1960). Тот же пикет, что и вчера, только теперь тут двое гомиков с рогами изобилия, и погода еще более мерзкая. Это вечеринка Рози и Гюлли, и они прочесывают публику, выбирая гостей, как режиссеры статистов. Пет, скорее, как два исландских Деда Мороза: Малорослик и Шалун, которые приглашают гостей в мир Грюлы. [63] Грюла в исландском фольклоре — безобразная старуха-троллиха, собирающая в мешок непослушных детей. Также Грюла является матерью Дедов Морозов, которых в исландской традиции тринадцать, каждый со своим особым именем, внешностью и характером. (Имена братьев: Stekkjastaur — Жерденог, Giljagaur — Шалун, Stufur — Малорослик, Pvorusleikir — Ложколиз, Pottaskefill — Котлогром, Askasleikir — Чашколиз, Huroaskellir — Дверьюхлоп, Skyrgamur — Скирохват, Bjugnakraekir — Колбасник, Gluggagaegir — Гляделка, Gattauefur — Нюхач, Ketkrokur — Мясоцап, Kertasnikir — Свечколюб.) По традиции эти тринадцать братьев изображаются одетыми в старинную крестьянскую одежду, а на головах у них колпаки (как правило, красные). Эти Деды Морозы начинают приходить в мир людей за тринадцать дней до Рождества, по одному в день, а после Рождества уходят в той же последовательности. В наше время они частично ассимилировались с Санта-Клаусом, но первоначально считалось, что эти существа приходят к людям под Рождество не дарить подарки, а проказничать (воровать еду, хлопать дверьми и тому подобное). У каждого из них есть свои излюбленные шалости; например, упоминающийся здесь Шалун задирает скотниц в овчарне, Колбасник ворует колбасы из кладовых. Я всерьез намерен завести комбинезон потеплее.

Если мы и дальше будем торчать тут, как черточки на карте в прогнозе погоды, то уж точно не приторчим. С неба какая-то харкотина. У богов чемпионат по плевкам. В такую погоду плохой хозяин сигарету не выставит. А Трёс под кайфом. Приходил Тупик и дал всем «э», как он сказал, «ради праздника, скоро ведь Рождество». Гюлли и Рози сказали, что приберегут свои таблетки до сочельника. Мне было влом закидываться прямо сейчас, я положил таблетку в нагрудный карман.

Наверно, потому, что я и так уже много вложил в пиво. Хотя нет. Просто у меня сейчас какое-то «д». Трёст под кайфом: «Прямо как телик». И вот он стоит, как тележурналист, и вытягивает новости у себя из кишок. Последние известия из прямой кишки. Прямая трансляция из штанов. Смотреть ему в глаза — как пялиться в пустыню. О чем он думает? Один под кайфом. (Тупика уже заловили в свои силки Ёкуль и компания.) Ну так легче кого-нибудь подцепить. Но с другой стороны, его такого вряд ли кто подцепит. Один под кайфом. Гость из будущего. «Привет», — говорю я. «Наш автобус скоро?» — спрашивает он. Я на всякий случай отхожу от него. Только посмотрите. Вот сюжет для новостей. Материал для сообщения агентства «Рейтер»:

«Ignoring the arctic rainstorm of almost tropical proportions, 50 hard-jamming natives partied on well into the small hours in this city of 100 000…» [64] «Несмотря на арктический ливень, по силе не уступающий тропическим, 50 круто тусующихся местных жителей успешно продолжили свою вечеринку в мертвые часы в этом городе, насчитывающем всего 100 000…» (англ.).

Мы идем по Лёйгавег, если тут уместно слово «идти». Скорее это как продираться сквозь щетки автомойки. А на луне всегда тишь да гладь да американский флаг. Хотя погода весьма нервно-паралитическая, я ощущаю обутое в туфли присутствие Холмфрид где-то рядом. (Из-за шквального ветра я не могу называть ее «Хофи»: сейчас ей необходимы все-все буквы ее имени, чтоб не улететь с порывом ветра. Хотя… Может, лучше наоборот?) Я в одной свите с Рози, Гюлли и Трёстом, и разговор состоит в основном из «а?» и «ха-ха!». Из-за ветра и из-за обмундирования Рози и каблуков Гюлли. Рози в какой-то капитанской и офицерской и охотничьей униформе. Можно сказать: капитан русского военного флота, плюс офицер армии Южных штатов в американской гражданской войне, плюс австралийский хантер из пустыни. Он так раскачивается при ходьбе, что на нем громко скрипит вся эта кожа и замша и парусина и какая-то промасленная кенгуровина. Но он заслуживает дополнительное очко за то, что вообще может во всем этом двигаться, С этими тремя континентами у себя на плечах. Ходячий скрипучий музей военного дела. Однако я делаю вид, что слушаю, и стараюсь не отстать, чтобы не оказаться в свите Хофи. Черт бы ее побрал! Это как жить в тоталитарном государстве. Стоит разок оступиться — и это висит на тебе всю жизнь. А кончится все допросом. Я заранее готовлю ответы.

Она притворяется, что не видит меня, когда просовывает свое мокрое лицо мимо меня в дверь подъезда недалеко от Хлемма. [65] Xлемм — название небольшой площади в Восточном районе Рейкьявика и прилегающего к ней квартала. Что она здесь делает? Что она вообще делает в большом мире? Могла бы просто сидеть дома и греть воду в расписной грелке. А я что должен был делать? Валяться там, без пива и без сна, до полудня, с ее рукой у себя на груди? Папенькины дочурки, мечтающие о законном браке…