Халлгримур Хельгасон - 101 Рейкьявик

— Почему ты со мной спал?

Спок.

Хофи поворачивается ко мне, а я лежу, опираясь на локоть, со шляпой Рози на голове и, по-видимому, выгляжу крайне необычно. Я наклоняю голову и роняю шляпу, гляжу на потолок. Под ним летают жирные рисованные ангелы с очень большими причиндалами. Ну, ребята, вы и даете! Как в капелле в соборе Святого Петра. Микеланджело был гомиком. Да. Может, все это записано в Библии? Снова смотрю на Хофи.

— Почему ты со мной спал?

Это такой вопрос, который задают политикам, когда они… У меня больше нет времени.

— Да. Ты почему спал со мной?

— То есть в первый раз?

— Ну, хотя бы так.

— Просто. Захотелось.

— А почему тебе это захотелось?

— Потому что была возможность.

— Вот именно: была возможность. Потому что я тогда вышла и спросила, не хочешь ли ты ко мне домой попить чаю. Ты со мной не разговаривал. Притворялся, что не знаешь меня, когда мы встречались при всех… Хлин! Ты просто чмо! Просто ужас, какое чмо! Отстойный тип… Это просто кошмар какой-то… Я прямо не пойму, как… Ты действительно спал со мной просто потому, что тебе так захотелось, или как?

— Ну…

— Давай, отвечай! Отвечай на мой вопрос! Почему ты пошел ко мне домой, когда я тебя спросила?

— Чтобы избежать наезда.

Хофи с трудом проглатывает это и дважды говорит «да». Эти «да» злые и красные. Если бы в ее семье было принято распускать руки, она бы меня ударила. По-моему, сейчас надо сохранять спокойствие и не напрягаться из-за того, что наше совместное спанье накрывается медным тазом.

— А-а, вот вы где! Что-то, ребятки, у вас тут как-то напряжно, — говорит Гюлли и входит в комнату, золотоволосый, как топорный ангел. — Я не помешаю? — Он стоит над нами, руки на бедрах. — На вас, ребятки, просто смотреть страшно. Сердца перестали биться в унисон.

— У него нет сердца.

Гюлли опускается на колени, улыбается.

— Как это: у Хлина нет сердца? — Он кладет руку мне на колено. — Нет, наш Хлин просто особенный. У него как бы кардиостимулятор. Наш Хлинчик такой чувствительный, а в общем, он неплохой парень. Но что правда, то правда, иногда не знаешь, жив он или мертв. Иногда его надо ущипнуть; к нему нужен особый подход, так ведь?

Гюлли тянется вверх и хватает меня за живот.

— Ну вот, смотри, теперь он так мило улыбается, ха-ха-ха. Вот так, просто ему нужен массаж сердца. Если ничего не выйдет, попробуй дыхание рот в рот. Ха-ха-ха. А если и тогда ничего не получится, то обратись ко мне. Я за свою жизнь столько разбитых сердец склеил, недаром меня зовут Чудо-скотч.

Он крепко хватает мою коленку и ее коленку.

— Ну как, чувствуете? Такой мощный захват? Ха-ха-ха.

— Но это не любовь, — говорит Хофи.

— Нет? Ну, я вас соединю, — говорит Гюлли, обхватывает наши коленки еще сильнее и весь трясется. Потом он прекращает и хохочет: — А вы слышали анекдот про пересадку сердца? Короче, одному мужику пересадили сердце. Ему досталось сердце какой-то женщины, а он был такой весь из себя крутой, совершенно непрошибаемый, и вот ему вставили женское сердце, нежное такое и чувствительное. И что же? Как вы думаете, что с ним произошло?

— Стал голубым? — быстро спрашиваю я.

— Э-хе-хе-хе… Нет. Нет-нет. С ним вообще ничего не произошло! Как был непрошибаемым, так и остался, не изменился ни капельки. Ха-ха-ха…

Гюлли встает, делает шаг к ночному столику, берет с него книгу — кажется, «Man Воу», биографию Боя Джорджа, — а затем говорит:

— Нет, ребята, у вас все безнадежно. Забейте на это. Ничего у вас не выйдет. Вы для этого слишком разнополые. Мальчик с девочкой… Ничего не получится. Такие союзы — это просто для того, чтоб рожать детей, для поддержания жизни на земле. А мы — мы с этим покончим… Хе-хе-хе… Нет-нет… У нас, у мальчиков, — ни родов, ни прочей мутотени. У нас pure love [74] Чистая любовь (англ.). в чистом виде, хе-хе-хе… Единственное, что у вас с нами общее, — это презерватив. Только вы им предохраняетесь от новой жизни, а мы — от новой смерти.

И ушел. Мы некоторое время молчим. Потом я встаю и выхожу.

Вечеринка продолжается до утра. Я возвращаюсь домой с Хофи.

Рождественский городок. На улицах висят лампочки. Весь город обгирляндили. Люди закутаны, ковыляют по улицам, как мумми-тролли. Из каждого валит дым. Все — как какие-то дизеля, загрязняющие воздух. Когда-нибудь мы все бросим курить. Комбинезоны шикарные. Я в центре картины. Мама послала меня за елкой. Дала пять тысяч крон. Я в очередной раз смотрел «Запах женщины». Слепой Аль Пачино ждет дома на паузе. На Лёйгавег ни одной машины, а идти по ней почему-то еще труднее. Каждую секунду рискуешь на кого-нибудь напороться.

1. Лова. «Хай». «Хай». «За подарками ходил?» «Ага». «Ну как, у тебя уже отпуск начался?» «Отпуск?» «Ну да, рождественский». «Ага». «О’кей, мне пора бежать, до свидания, пока». «Ага, пока».

2. Рейнир. «Привет». — «Привет».

3. Трёст и Марри. Трёст несет огромный кактус. Он придает переулку Банкастрайти дух Майами-Вайс. [75] Miami Vice («Полиция Майами: отдел нравов») — популярный телесериал 1984–1989 гг. Замороженный огурец вуду.

— Это что, подарок? — спрашиваю я.

— Нет, елка.

— У тебя что, будет кактус вместо елки?

— Ага. Повешу гирлянду с лампочками, и будет — во! Прямо Бен Кингсли с мишурой на башке.

Я из таких штучек уже вырос. Заглядываю ему в глаза: неужели «э»? Нет, только «а», «б», «ц» и «д».

Заглядываю в глаза Марри. Там тоже вроде бы все в порядке. Две обычнейшие лунки, и из них глядят мячики для гольфа. Два мячика для гольфа, на которых тушью нарисовали два зрачка.

— Это что-то новенькое? — спрашиваю я.

— Да, мы тут решили сотворить что-нибудь необычное. А еще это из-за Торира. Устроим ему ништяк под Рождество. Знаешь, первое Рождество у нас на севере, и такой настрой, типа «back to the desert», [76] «Назад в пустыню» (англ.). — говорит Трёст.

Трёст и Марри живут вместе. С тех самых пор как Марри дома у матери проболтал все деньги на секс по телефону. А Торир — это их домашний любимец. Ящерица. Какая-то аризонская; Марри притаранил ее из-за границы этой осенью.

— Да, а у него как дела?

— Ну… Он растет…

Я видел Торира только мельком. Один раз. После этого я к ним носа не совал. Из-за этой зверюги им приходится протапливать квартиру на полную мощность. В последний раз, когда я к ним заходил, у них было сорок два градуса тепла.

— Такой длинный стал, прямо змея.

— Да-да… А где вы его достали?

— Кактус? В Колапорте. [77] Колапорт — единственный в Исландии постоянно работающий рынок, расположенный в центре Рейкьявика (рыбный рынок и барахолка). У зятя Марри там свой лоток, знаешь, у Хосе, мексиканца.

— Это который работает там, как его… в «Мексборге»?

— Да. Вроде бы он владелец ресторана. Так ведь, Марри?