Дениел Уоллес - Рэй задним ходом

Дженни глубоко вздохнула, словно собираясь с силами, и взглянула на него.

– Неужели тебе даже не интересно, что он сказал?

– Конечно интересно.

– Но ты не спросил.

Они стояли перед светофором, и она смотрела прямо перед собой.

– И что же он сказал, дорогая?

– Он спросил, ходила ли я когда-нибудь на сторону.

– Нет.

– Богом клянусь. Именно в таких выражениях. Словно мне пойдет на пользу, если он… если мы… Он был отвратителен.

– Никогда его особо не жаловал, – сказал он. – Клода.

Дженни повернула голову и посмотрела на него, и Рэй понял, что высказался не по делу или не нашел приличествующих случаю слов. Иногда он делал и то и другое. Фары встречного автомобиля на миг осветили лицо Дженни, по-прежнему печальное. Повернувшись к ней, он попытался улыбнуться, но неудачно, и они просто обменялись пристальными взглядами.

– Да, – сказала Дженни, отворачиваясь от него. – Я тоже никогда его не жаловала.

Машина, едущая по темным пустым улицам, походила на консервную банку, каковой, собственно, и являлась. Рэй подумал было рассказать жене о том, как Джим Шумейкер надругался над стеной

собственного дома, но потом решил, что момент для подобной истории уже прошел и что заключенный в ней юмор (а он не знал, действительно ли она смешна) сейчас останется непонятым. Дженни часто видела скрытые мотивы поступков, когда он видел только сами поступки, и если у них существовали проблемы во взаимоотношениях (а они существовали), вероятно, в конечном счете они объяснялись разницей между ее глубоким взглядом на вещи и его поверхностным. И все-таки даже Рэй сознавал, что сегодняшний вечер не совсем обычный. Босые ноги Джима, сияющие в свете звезд; пятно на блузке Терри Накамура; пара в окне соседнего дома – он хотел рассказать Дженни обо всем, что видел сегодня вечером, обо всем, что знал. Но она была его женой.

Остановившись на подъездной аллее, Рэй выключил фары, а потом заглушил двигатель. Хотя почти сразу в машине стало холодно, никто из них не пошевелился. Они оба страшно устали.

– Мне кажется, я беременна, – проговорила она обыденным, ровным голосом.

– Правда? – сказал он.

– У меня задержка. И разные другие дела. Ощущения.

– Ну да, – сказал он. – О господи! Ладно. Я имею и виду, это хорошо, верно ведь?

– Думаю, да. – В темноте Рэй не видел, смотрит ли она на него и вообще открыты ли у нее глаза. – Мне кажется, люди просто притворяются, будто планируют такие вещи. А обычно все происходит именно так.

– Наверное, ты права, – сказал он.

Рэй взял Дженни за руку, и они долго сидели так, молча, постепенно замерзая.

– Ну и каков план дальнейших действий? – спросил он, и она рассмеялась.

Он тоже рассмеялся, наклонился к ней и поцеловал в губы. Старая жизнь закончилась и начиналась новая, Рэй чувствовал это; сейчас он целовал Дженни словно в первый раз – или в последний. Казалось, они выпали из времени и повисли в пространстве между прошлым и будущим, собираясь с силами, чтобы жить дальше, двигаться вперед.

Она еще раз поцеловала Рэя и немного отстранилась, зябко передернув плечами.

– Ноги у Джима, – сказала она. – Они страшно маленькие, правда?

– Просто крошечные. И такие белые. Когда мы стояли во дворе… – Рэй осекся, не зная, с чего начать и чем все закончится, если он начнет.

– У него все наладится, Рэй, – сказала Дженни, дотрагиваясь до него. – Когда-нибудь. Более или, менее.

Рэй тоже так считал. Но они сошлись во мнении, что в ближайшее время Джим, скорее всего, простудится, разгуливая босиком по такой погоде; и сойдясь во мнении, они вошли в дом и легли в постель, где спали вместе эту ночь, и следующую, и еще много ночей.

Рэй стоял в гостиной, изучая трещину на потолке, когда услышал, как Дженни разговаривает сама с собой на кухне. Он никогда не относил жену к числу людей, имеющих обыкновение разговаривать сами с собой, но это была одна из многих вещей, которые он узнал о ней за последние несколько лет. Еще она любила фисташковое мороженое, смотрела хоккей по телевизору и раскладывала журналы на столике веером, точно игральные карты. Одни вещи Рэй старался понять, другие даже не пытался. Манеру разговаривать с самой собой он находил в некотором роде забавной.

– Только не это. – Одинокий голос Дженни отражался от стен слабым эхом. – Ну один год. Ну ладно, два года подряд такое может случаться. Но чтобы три года кряду?!.

Иногда она продолжала в таком духе по нескольку минут подряд, словно ее кто-то слушал. Возможно, она знала, что Рэй слушает. Он хотел бы послушать, что она говорит, когда остается дома одна, какие слова произносит.

Он тихонько заглянул на кухню. Дженни стояла у окна возле раковины, вырисовываясь темным силуэтом на фоне листвы, пронизанной солнечным светом. Почти конической формы холмики грудей под серой блузкой, легко вздымались с каждым вздохом. В последнее время Дженни постоянно ныла по поводу своего тела – мол, оно меняется, стареет, – но сейчас Рэй любил его больше, чем когда-либо прежде. Оно обрело восхитительную мягкость перезрелого плода, особенно в области располневших бедер и ляжек, где теперь было за что ухватиться. Сейчас он бросил короткий взгляд на них – и моментально почувствовал возбуждение. Под нижней кромкой шортов, врезавшейся в ноги, кожа у нее покраснела; Дженни, неисправимый оптимист, носила старые шорты в обтяжку.

Рэй подошел к ней сзади и нежно обнял.

– Моя милая Дженни, – сказал он. – Чем ты расстроена?

Она продолжала смотреть в окно, тряся головой, словно даже в горячих объятиях Рэя по-прежнему оставалась одна.

– Эта… миссис Маккрэ. – Она коротко махнула рукой в сторону соседского дома. – Она опять захватила синешеек.

– Захватила? – Он уткнулся лицом ей в шею, поцеловал. – Ты имеешь в виду, взяла в заложники? Боже мой! Нужно провести операцию по освобождению бедных птичек. Я отвлеку миссис Маккрэ, а ты тем временем вызволишь заложников. Потом мы вызовем представителей власти.

Он взял со стула бейсболку и надел, словно готовясь к бою. Потом снова поцеловал Дженни.

– Ха-ха. – Она повела плечами, отстраняя Рэя. – Я установила скворечник в первую же весну, как мы здесь поселились. И ничего. Они пару раз прилетали, кружили вокруг него, заглядывали внутрь. Но свили гнездо в ее скворечнике. На следующий год – то же самое. И я только что видела, как мистер С. берет пучок сухой травы с нашего двора и летит к ее чертову скворечнику.

– Дженни. – Он обнял ее еще крепче. – Что за выражения? И кто такой мистер С, черт возьми?

– Мистер Синешейка, – сказала она. – Я называю его мистером С, а его жену – миссис С. Они супружеская чета.