Дениел Уоллес - Рэй задним ходом

– Каролинским вьюркам нравятся твои волосы, – сказала Дженни, по-прежнему не отнимая от глаз бинокля. – Похоже, они свили из них большую часть гнезда. Вон один висит на сетке, выбирает самые лучшие пряди. А другой просто хватает сколько ухватится. Надеюсь, мы выясним, где они свили гнездо.

– Просто наблюдай за ними, – сказал Рэй. – Вряд ли они улетают далеко.

Она будет наблюдать за ними, ясное дело. Именно этим она и занималась все время. С утра до вечера. С тех пор как птицы прилетели к ним этой весной, Рэю представилась отличная возможность обозревать спину Дженни. Она провожала взглядом каждую пролетавшую через двор птицу, немного разворачиваясь к нему по ходу дела, и он

частично видел профиль: она практически никогда не отнимала бинокля от глаз. И все же он точно знал, где находятся губы, явственно различал линию носа и хорошо представлял себе, как выглядят глаза Дженни, если посмотреть на них с другой стороны бинокля: маленькие и страшно далекие.

– Некоторые самцы вьюрков начинают строить гнезда сразу в десяти разных местах, – пояснила Дженни. – Потом он показывает самке все облюбованные места, а она выбирает гнездо, которое ей больше нравится.

– То есть прямо как у людей, – говорит он.

Наконец-таки Дженни поворачивается к нему с улыбкой:

– Да уж, с юмором у тебя все нормально.

– В отличие от самочувствия, – говорит он, подтягивая до пояса лоскутное одеяло.

– У меня тоже. – Она смотрит на него, теперь без улыбки.

Рэй озяб. Он подтянул одеяло повыше, и журнал упал на пол.

Птицы вили гнезда из его волос. Сестра расплакалась, когда он сказал ей об этом. Элоиза лила слезы по самым ничтожным поводам. Она плакала, только палец ей покажи. Внезапно Рэй задался вопросом, что значит выражение «только палец покажи». Уже несколько недель – с того самого дня, как сестра расплакалась, – он спрашивал у всех подряд, откуда пошло такое выражение, но никто не знал. «Пальца в рот не клади», «как свои пять пальцев», «пальцем не шевельнет», «пальчики оближешь», «высасывать из пальца» – здесь у него никаких вопросов не возникало. Но он не мог понять историю с демонстрацией пальца.

– Элоиза, – сказал он, – мне бы хотелось, чтобы ты плакала пореже. Ты плачешь, только палец тебе покажи.

– Я знаю, тебе всегда это не нравилось, – проговорила она, давясь рыданиями.

– Да, – сказал Рэй. – Просто мама с папой не научили меня плакать.

Элоиза коротко рассмеялась сквозь слезы.

– Знаешь, – сказала она, – по-моему, я никогда не видела тебя плачущим. Даже на похоронах дедушки, когда все плакали. Что с тобой не так, Рэй?

Она пыталась рассмешить его, но Рэй даже не улыбнулся. Он вспоминал своего дедушку и похороны, имевшие место почти сорок лет назад. Странно, но он помнил все в мельчайших подробностях: своих родителей, бабушку, тело дедушки в маленьком зале, такое холодное. Все это он хорошо помнил, но при этом никак не мог вспомнить, где оставил свои шлепанцы минуту назад.

– Ты ведь знаешь, что случилось на похоронах, Элоиза? – спросил он. – Что я сделал в том зале?

– Знаю, Рэй, – сказала она. – Я всегда знала. И, наверное, тебе не стоило этого делать.

– Мне жаль… – сказал он.

– Что? – спросила она, и он снова услышал сдавленные рыдания.

– Тебе только палец покажи, – сказал он и сам показал палец в надежде, что подобная демонстрация поможет. Она помогла. Что-то такое случилось, но он не мог толком понять, что именно. Осознание возникло, но смутное. Он надеялся на большее.

С течением недель, пока Дженни продолжала увлеченно заниматься своими птицами, с Рэем начали происходить странные вещи: у него стали расти крылья. Впервые он обнаружил это, когда лежал в ванне. Нет, еще никаких перьев, но у лопаток, выступавших на спине подобием плоских двустворчатых раковин, вдруг выросли тонкие косточки. В первый момент Рэй почувствовал острое желание показать их Дженни, но по здравом размышлении решил немного подождать. Он хотел, чтобы это был поистине потрясающий душу момент. Он хотел скинуть халат и широко раправить полностью оперенные крылья. Что будет потом, он не знал. Возможно, он улетит.

Дженни никогда не проливала слезы по пустякам. Дженни вообще редко плакала. Но в то утро, войдя к нему в спальню, она плакала – не захлебывалась рыданиями, как Элоиза, а тихо, почти беззвучно плакала, и слезы струились у нее по щекам. Все те дни она пребывала в жутко взвинченном, смятенном состоянии: она не знала, как жить дальше. Поскольку не ожидала ничего подобного. Они еще так молоды, им еще нет и пятидесяти, но вся их совместная жизнь, прожитая в не бог весть каком взаимопонимании, уже почти закончилась. Дженни хотела сказать Рэю все это, но тем утром не сказала ничего – лишь показала, что лежит у нее в сложенных чашечкой ладонях: маленькая мертвая синичка, все еще теплая.

– Это тот кот, – сказала она.

– Готэм.

– Это уже третий за неделю. Третий, которого я нахожу. Бог знает, скольких еще я не видела.

Птенчик казался совершенно целым. Рэй не видел на нем никаких ран. Тот просто был мертвым.

– Он нашел гнездо на прошлой неделе, – сказала Дженни. Она помолчала, глотая слезы, и взяла птичье тельце в руку, словно горсть воды. – Потом притащил во двор вот эту крошку – я наблюдала в бинокль. Я выбежала из дома, и он от испуга выронил птенчика. Тот оказался мертвым. А потом он принес еще одного и еще одного. А родители птенчиков все налетали на кота с отчаянными, пронзительными криками. Только один из трех выжил. Душераздирающее зрелище.

– А где был я?

– Спал.

– На диване?

– Да.

– Ничего не помню.

– Ты же спал.

– Я имею в виду, что не помню, как спал на диване.

– Ты все время спишь на диване, – с улыбкой сказала она и повернулась, собираясь выйти из гостиной с мертвой птичкой. – Я не стану хоронить птенчика в нашем дворе. Просто отнесу подальше в лес. Положу на кучу хвои, для муравьев.

Она ушла. Рэй подумал о мертвом птенчике, уже третьем за последнюю неделю; обо всех, придушенных на прошлой; и о месте в лесу, где Дженни оставляет крохотные птичьи тельца на куче хвои, для муравьев.

Вероятно, им следовало поговорить с соседом, прежде чем осуществлять план Дженни, но, правду сказать, за все прожитые здесь годы они разговаривали с ним всего один раз, когда росшее у них возле дома дерево упало на двор соседа и тот вышел с бензопилой, чтобы распилить его. Рэй тоже хотел отпилить часть, но Морганрот сослался на какое-то постановление насчет упавших деревьев: мол, раз оно упало на его двор, значит, теперь принадлежит ему. Он был худым мужчиной с черными сальными волосами – не из таких мужчин, которых легко представить с бензопилой в руках. Теперь дерево является его собственностью, заявил он. Всю древесину он использует сам.