Патрик Бессон - Дом одинокого молодого человека : Французские писатели о молодежи

Эльза повернулась ко мне, оперлась о спинку сиденья и спросила:

— В чем виновата Одиль?

— Ни в чем. Я хочу быть один в своем доме.

— Разве вчера нам было плохо?

— Не знаю. Я играл.

— Прекрати, — попросил Анри.

— Что прекратить?

— Да это, — сказала Эльза. — Мы с Анри боялись, как бы ты шею себе не свихнул… глядя на танцующую Одиль. Да нет, куда там! У тебя чертовски гибкая шея.

— Не понимаю.

— Я редко видел, дружище, чтобы ты так плохо играл.

— Откуда тебе знать, как я играл?

— Да по стуку.

— Вы же были метрах в десяти от меня, и к тому же музыка…

— Ты три раза расплачивался за проигрыш, — ответил Анри, обгоняя какую-то машину.

И зря он пошел на обгон: впереди как раз показался светофор, и машина нас нагнала.

На другой стороне дороги голосовала какая-то девушка. В белых брюках, красной майке и золотистом козырьке.

— Вот видишь — это судьба, — проговорила Эльза.

Анри вовремя развернулся, так как перед Одиль уже остановился «мерседес». На секунду мне показалось, что мы опоздали — водитель уже распахнул дверцу. Но Одиль отрицательно мотнула головой, приготовилась рассмеяться, но увидела нас, и ее насмешливый вид преобразился в сердечную улыбку. Эльза опустила стекло и окликнула ее. Одиль подошла. Села в машину, сняла козырек, поцеловала Эльзу, пожала руку Анри и лишь через несколько секунд оглянулась на меня.

— Как дела?

— Все в порядке.

Анри еще раз развернулся, и мы двинулись дальше под щебет подружек. Я прижался к стеклу. Ливень все усиливался. Одиль рассказывала, как рассорилась со своей семьей во время завтрака в кафе. Из-за Катрин Гольдберг, которая вела себя с Паскалем как шлюха. Я улыбнулся, не отрываясь от стекла.

— Дело не в том, что я ревную или обожаю Паскаля, — говорила Одиль. — Но нужно же соблюдать хоть какие-то приличия. Хотя бы минимум.

— Паскаль ваш дружок? — поинтересовалась Эльза.

Вместо ответа Одиль уклончиво вздохнула.

— Как вам мой козырек? Я купила его утром. Что-то я очень много всего покупаю последнее время. Придется заложить мамину лавку, если так пойдет дальше.

Мы проехали заправочную станцию, и тут Эльза, возвысив голос почти до крика, попросила остановиться. Анри резко затормозил. Шины заскрипели по асфальту; мы остановились, Анри пришлось снова включать зажигание.

Эльза, нисколько не смутившись, даже не извинилась. Она объявила, что у нее появилась идея.

— Нет, скорее две идеи. Первая — предлагаю всем говорить друг другу «ты». Так приятней. Согласен, Эрик?

— Если хочешь.

— Согласна, Одиль?

— Согласна.

Опасливым голосом Анри спросил:

— Ну а вторая идея?

— Мы едем в Париж.

Анри снова притормозил, утер лоб рукавом. И только собирался издать нечто похожее на протестующий возглас, как Эльза осведомилась:

— Сколько у тебя бензина?

— Почти не осталось.

— Врунишка. Стрелка на середине.

— Этого не хватит до Парижа и обратно.

— Разве бензин нельзя купить?

— Сзади машина, водитель недоволен, — предупредила Одиль.

Я обернулся: сзади нас шел коричневый «лендровер». Водитель просигналил, я сделал ему знак успокоиться, а он мне — убираться ко всем чертям. Я открыл дверцу, но Одиль схватила меня за рукав, твердо сказав «нет».

— Он оскорбил меня!

— Это нормально. Ждать всегда неприятно, а он, может быть, торопится куда-то. Мы ведь не знаем.

Я подумал, что это верно, и закрыл дверцу. Мы тронулись, встали в правый ряд, Анри неверно понял указатель, не пожелал еще раз разворачиваться, и вскоре нас вынесло на шоссе с его шумом и широким обзором.

Эльза хлопала в ладоши.

— В Эврё выскочим, — бросил Анри.

Все мы не сомневались в одном: Париж — слишком далеко, мы никого не предупредили, денег с собой немного, времени и того меньше. Да и Анри — новичок в вождении, и требовать от него прокатить нас до Парижа и обратно за такое короткое время и по такой погоде — это уж слишком.

Хотя все всё понимали и уже несколько минут хранили молчание, в Эврё Анри повернул на Париж. Нарушив всеобщее молчание, я сказал:

— Это безумие.

Сначала засмеялся один из нас, потом другой, вскоре хохотали все. Потом Анри попросил:

— Беседуйте без меня. Я должен сосредоточиться.

Я спросил Одиль:

— Каков он, Париж?

— А ты не знаешь?

— Я никогда там не был.

— Не может быть!

— И я не был, — вставил Анри, на секунду выйдя из состояния сосредоточенности.

Одиль слегка опешила, а затем сказала:

— Увидите. Он очень большой.

Она понемногу придвигалась ко мне, а в Манте закрыла глаза. Дождь прекратился. Одиль шепнула мне на ухо:

— Ты не очень обижен на меня за вчерашнее?

— Нет.

— Я вела себя глупо, но больше не буду.

— Ты вела себя не глупо. Ты была свободна в выборе… Может, ты и права.

Одиль открыла глаза и чуть отпрянула.

— Я не о том, а о своих словах о Франсуазе… Франсуазе и тебе.

Я приложил указательный палец правой руки к губам, Одиль улыбнулась, затем опустила мне на плечо ладонь и спросила, можно ли опустить и голову — ей хочется спать. Я ответил «да», она так и сделала.

Послышался голос Эльзы:

— Так странно, все вместе, на шоссе… Хорошо, да?

Анри не ответил, целиком уйдя в управление машиной, я кивнул, но Эльза этого не увидела, а Одиль уже в полудреме издала какой-то жалостный звук, похожий на ответ Эльзе. Погода разгулялась, солнечные лучи посверкивали на кузовах машин, мы ехали вдоль ослепительно зеленых лужаек, перелесков и ложбинок.

Одиль, как младенец, сжала кулачки. Я дотронулся до одного, он раскрылся. Я понял, что она не спит. Не спит по-настоящему.

Неподалеку от, Шофур-ле-Боньер мотор забарахлил. Было около трех дня. Анри и Эльза обменялись тревожными взглядами.

— Что будем делать? — спросил меня Анри.

— Нужно остановиться, найти мастерскую.

Пока механик осматривал машину, мы пообедали на террасе кафе. Анри пил воду. Я пил то же самое, и это служило ему утешением в его муках. Зато наши спутницы еще до десерта опустошили графин белого вина, заказали второй, объявив, что не утолили жажды, так что пришлось пригрозить им взбучкой, не то они завершили бы обед бутылкой кальвадоса.

Терраса была отгорожена от шоссе зелеными насаждениями, столы накрыты белыми скатертями. Все вместе обошлось нам в 256 франков; на механика не осталось ни сантима. Слегка встревоженные, мы отправились к нему.

Это был невысокий смуглокожий человек, широкий в плечах. Анри подошел к нему и спросил:

— Ну что, дружище, хорошо поработал?

Одиль и Эльза как сумасшедшие заливались смехом.

Механик, вытирая руки о черную тряпку, сказал, что с нас 172 франка, девушки захохотали еще сильнее, Анри же сел за руль, с задумчивым видом покачал головой. Я сел рядом с ним, девушки сзади, и Анри нажал на стартер. Другого выхода не было, и даже если у нас и возникли бы рано или поздно какие-нибудь неприятности полицейского или судебного порядка, все должно было уладиться. Ведь не бросают же за решетку за 172 франка.