Андрис Пуриньш - Не спрашивайте меня ни о чем

Яко сокрушенно помотал головой.

— Где мне взять эти девять бумаг?

Малый сунул и эти два злополучных альбома к остальным. На лице его было написано презрение. Я его понимал. Когда бизнес стоит на месте, дело плохо. В особенности после столь длинного пустопорожнего трепа. От его учтивости ничего не осталось, и, уходя, он не попрощался. Но далеко он не ушел. Фред поймал его за карман джинсов, поскольку больше не за что было ухватить, и спросил:

— Что я буду делать в сортире с пластинками?

Малый побледнел и взял сумку в другую руку, чтобы Фред не мог заодно ухватиться и за нее.

— Старик, чего тебе от меня надо?

— Чтобы ты сказал, что я буду делать в сортире с пластинками, ты, чучело с бантиком!

Малый подумал, потом коротко ударил по Фредовой руке и высвободился. Вернулся к своей компании.

— Ну чего ты к нему пристал! — сказал я.

Я и сам был хорош, но мне и во хмелю почему-то всегда хочется все уладить мирным путем. Я просто физически не выношу, когда размахивают кулаками, за исключением случаев чрезвычайных.

— Я к нему не пристаю! Пускай он только объяснит, что мне делать в уборной с пластинками по рубль восемьдесят за штуку?

— Ты прекрасно знаешь, что он хотел этим сказать.

— Иво, — выдохнул Яко, — а может, толкнуть маг и купить эти альбомы?

— Не знаю. Сам думай, стоит ли.

— А может, он думал, я там буду слушать пластинки? — спросил Фред. — Это очень интересно.

Он вдруг вскочил со своего места и направился к компании в углу зала, где сидел тот малый. Я почувствовал, что дело добром не кончится, встал и пошел за ним.

Из-за столика поднялся парень в белой сорочке с галстуком. Он что-то сказал Фреду, потом кивнул музбизнесмену, и тот произнес один-единственный глагол, которого и следовало ожидать.

— Ты доволен? А теперь чеши отсюда, обезьяна! — сказал парень в галстуке.

Вот этого говорить не надо было. Ни в коем случае не надо было ему произносить именно это слово.

Фред коротко замахнулся и врезал. Парень отлетел к своим. Подскочил еще один, сидевший с краю, и, в точности как в вестернах, Фред врезал и ему, и тот повалился на музбизнесмена, отчаянно завопившего над своими альбомами. Я понял, что сейчас начнется заваруха. Я оттащил Фреда, и мы подались к выходу. Хорошо еще, что портфели мы оставили дома… Яко успел крикнуть, что встречаемся через час на станции. Поднялся всеобщий переполох, швейцар пытался закрыть двери. Яко ухватился за ручку и рванул, но швейцар облапил его сзади и потащил назад. Яко не выпускал ручку, и дверь на миг распахнулась. Я шмыгнул в открытый прямоугольник и был таков.

Добежал до ближайшего переулка и свернул в него. Пробежал еще немного и, запыхавшись, перешел на шаг. Час пошлялся по улицам, остерегаясь, как бы не напороться на тех ребят. Это был бы конец. Никто не посчитался бы с тем, что я к драке никаким образом не причастен. Хватило бы, что я был вместе с Фредом. Взяли бы меня под руки, затащили бы в дюны и там обработали. Это влетело бы мне в копеечку, так как пришлось бы вставлять недостающие зубы. Поскольку золото достать почти невозможно, мне вставили бы железные, и все звали бы меня впредь не Иво, а Железный Зуб. И тогда единственно, где меня не мучил бы комплекс неполноценности, это у американских индейцев.

Подошел к станции, но ни Яко, ни Фреда там не было.

Мне отчего-то подумалось, не сказал ли Яко, что через два часа. Глупо, конечно, но так мне подумалось, и я решил помотаться еще час.

Походил, зашел в какую-то кафешку. Сел и заказал кофе. Вид у меня был, наверное, тот еще, потому что официантка подозрительно покачала головой.

— Принесите, пожалуйста… Я тут не засижусь, — успокоил я ее и причесался.

Она принесла кофе и сразу потребовала расплатиться. Бывают же дни, когда ни у кого нет к тебе доверия. Это сущее наказание, и я сказал ей:

— С удовольствием заплачу… Тем более что на сегодня у меня намечено ограбить вашу кассу. Так что в принципе никакой разницы, платить или не платить.

— Нет, вы определенно хватили малость лишку, — посмеялась она и ушла.

Вдруг позади раздался оклик:

— Эй, Иво!

Я обернулся. Это был Энтони. Я страшно обрадовался. Наконец-то в этом враждебном городишке, где я вполне мог потерять зуб-другой, объявился хоть один добрый человек.

— Привет, Энтони! — крикнул я в ответ.

— Пересаживайся за мой столик!

— Иду!

— Ты отрастил бороду? — удивился я. — Не позови ты, я тебя не узнал бы.

— Борода придает человеку достоинство, — ответил он. — Любой болван с бородой другим кажется уже только полуболваном.

Я уселся напротив него. На столике стояла почти полная бутылка «Черной аронии» и три чашки кофе.

— Нагоняю тонус, — пояснил Энтони и крикнул официантке: — Элвира, тащи сюда что там у него на столе!

— Ладно, ладно, — отозвалась женщина, — только не ори так громко.

— Всякое бывает в жизни. Ходишь, говоришь, смеешься и вдруг замечаешь… ты уже готов…

Энтони как-то странно посмотрел на меня, но ничего не сказал, осушил рюмку и запил кофе.

— Ну а в остальном как дела, Иво?

— Хорошо.

— Чем занимаешься?

— Я? Ничем. Живу.

— Жить — дело хорошее, верно?

— Да, — подтвердил я. — Конечно. Правда, нет-нет да даст она загиб. А потом обратно все хорошо.

Он стал оглаживать бороду и погрузился в раздумье. А мне очень хотелось поговорить.

— Энтони! Мы же не виделись целых полгода. Нарисовал ты что-нибудь за это время?

— Да, — сказал он. — Одну даму, одетую, как Ева до того, как она отведала с Адамом яблока. Разумеется, не считая пары золотых зубов, косметики, серег, трех колец, браслета и чего-нибудь еще, чего я не углядел. Ее любовник купил эту мазню за восемь сотенных.

— Иди ты!.. Значит, заколачиваешь — будь здоров! — Я был восхищен.

— Ну, так получается не всегда!

— Тем не менее! Если бы умел рисовать, я целые дни не вылезал бы из мастерской и малевал одну картину за другой.

— А дальше что?

— Дальше ничего. Продавал бы. За пару лет скопил бы на машину. Ты знаешь, я жутко люблю ездить на машине. В деревне я ездил. Прав у меня нет… Но представляешь, махнуть вот так куда-нибудь — это же мировая штука! Машина все равно что дом. Сиди в ней и крути баранку. Можешь ехать куда тебе хочется. Никто тебе не указывает, по какой дороге. Триста шестьдесят градусов, и правь на любой из них.

— А дальше?

— Что — дальше?

— У тебя есть машина. Куда ты поедешь?

Я не знал, как на это ответить. Если подумать, в самом деле, а куда?

— За город, — сказал я.

Энтони усмехнулся.

— Энтони, что с тобой сегодня? — спросил я.

Он посмеялся, налил себе вина.

— Тебе наливать не стану. Этого греха не возьму на свою душу. Может, когда меня будут в аду смолить в котле, то скостят за это несколько часов.