Юрий Герт - Ночной разговор

Арон Григорьевич с видимым усилием поднял свое грузное тело, прошел в угол комнаты, туда, где стояли стеллажи с книгами, достал с верхней полки альбом, старый, привезенный еще из Союза, с покоробленным переплетом и шелковой ленточкой, пропущенной через корешок, и положил передо мной. В груди у него хрипело и посвистывало, когда он наклонился ко мне и заглянул в глаза:

- Не стану вас утомлять, да и, главное, это увело бы наш разговор в сторону... Как-нибудь в другой раз... Но ей, Ритусе, моей дорогой Риточке я этот альбом раскрыл, показал... Это, если хотите, не альбом, а мартиролог. Здесь наша семья, большая семья, можете себе представить - сто три человека: прабабушки, бабушки, дедушки, сестры, братья, племянники, мехатунесте... Все, все они погибли - кто в лагерях смерти, кто в Минском гетто, кто у себя в селе, откуда в большинстве были они родом и где их предки по двести, по триста лет жили... Правда, несколько человек сумело сбежать из гетто в леса, к партизанам, так те их не приняли, пришлось создавать свой отряд, из евреев, и никто из них не остался в живых... Но сейчас я не об этом...

Арон Григорьевич отвернулся, отошел к окну и громко высморкался. Квартира, которую он занимал, находилась на двенадцатом этаже, мы всегда любовались панорамой города, развернувшейся внизу гигантским полукругом. И теперь, когда стояла ночь, глубокая ночь, там на всем пространстве, до самого горизонта мерцали огни, то сгущаясь, то редея, и доносился несмолкающий, ровный гул.

Арон Григорьевич постоял несколько минут молча, словно прислушиваясь в этому гулу, и повернулся ко мне:

- Так вот, говорю я, Ритуся, милая, ты видишь этот альбом?.. Все это - дело рук твоих "СС"... То есть у них, конечно, было много помощников, и добровольных в том числе, но "окончательное решение еврейского вопроса" было поручено им, именно им... "Почему ты со мной так разговариваешь?.. С каких это пор эсэсовцы стали "моими"?.. Какое у тебя право?.." - накинулась на меня она, и вся кипит, клокочет... Я обрадовался, значит, не впустую были мои слова. "Что ты, что ты, - говорю, - я обмолвился, извини, прости... Я так не думал..." - "А какое у тебя право Эрика, Эрнеста в эсэсовцы зачислять?.." - "Я не зачисляю... Я констатирую вслед за тобой, что он - внук эсэсовца... И мне - постарайся меня понять - как-то странно, мягко говоря, что после всего этого (Арон Григорьевич кивнул на альбом) среди уцелевших остатков нашей семьи находится человек, заводящий дружбу с эсэсовцем... Прости еще раз - с внуком эсэсовца..." Никогда, никогда я не видел, чтобы у Риты, нашей Риточки так злобно вспыхивали глаза, чтобы веки ее так, до самой малой щелочки сужались, чтобы взгляд ее походил на лазерный луч, который, как масло, режет железо... "А что, - говорит она, - что ты знаешь конкретно о нем и его дедушке?.." "Ничего, - говорю я. - Только с твоих слов. И что внучек бережно хранит фотографию своего дедушки-эсэсовца. Больше ничего..." - "Давай прекратим этот разговор..." - "Что ж, давай прекратим..." - Вскоре она ушла. Простилась холодно, сквозь зубы. А у меня остался на душе какой-то скверный осадок. Будто я во всем виноват. И, главное, в том, что ничего не смог ей толком объяснить. То есть я не думал, что ей надо такое объяснение, все это должно быть в сердце, в душе - без объяснений... Вы согласны?.. В еврейском сердце, в еврейской душе... Но тут вдруг оказалось, что мы - чужие люди...

Арон Григорьевич сокрушенно пожал плечами, прошелся по комнате, отхлебнул из своей чашки глоток-другой остывшего чая и продолжил:

- Но потом я подумал: а чего от нее хотеть, чего требовать?.. Дома ее всячески оберегали и оберегают от всего еврейского. В России считалось, что она должна быть русской, в Америке - американкой без всяких примесей... Хотя что такое - чистый, беспримесный американец?.. Чистейшая абстракция!.. В Америке существуют негры, японцы, китайцы, немцы, ирландцы, шотландцы, у всех - свои традиции, своя религия, свой быт, своя история, люди все это свято хранят, передают детям, и это не мешает им быть американцами, то есть людьми, живущими на единой земле, в едином государстве, которое дает каждому возможность и право быть самим собой!.. Так нет же!.. Мы, евреи, подчеркиваю - советские евреи, хотим забыть, что мы евреи, и думаем, что за это нас будут больше уважать! Не будут! У человека должно быть свое лицо, свои глаза, свой нос, длинный или короткий, с горбинкой или без, но свой, а не приставной, сделанный по стандартной форме!... Но у нас не так: быть русским, быть американцем... Только не евреем!..

- А что вы на это скажете?.. - обратился он ко мне, опустив голову и упершись в меня враждебным взглядом исподлобья.

- Можете не отвечать! - махнул он рукой, пока я подыскивал подходящие слова. - Я знаю, что вы ответите! То же самое ответила мне дочь, Раечка... Вы заметили: Роза, Рая, Рита - у нас в семье все женские имена на "р"... Роза - так звали мою жену... Так вот, встречаемся мы редко, чаще по телефону: "Как ты?.." - "Ничего... А ты?.." - "Тоже ничего..." Такие вот разговоры... Но тут я все ей выложил, да... Случилось это спустя уже какое-то время, когда у них, у Риточки и этого немчика, все закрутилось, завязалось в тугой узелок - письма, звонки чуть не каждый день, у Риточки с языка не сходит - "Эрик" да "Эрик"... Немецкий принялась учить. Немецкая музыка, немецкая литература, немецкая живопись... И все это с пылом, словно ей не терпится немкой стать... Это когда я не мог заставить ее Бялика прочесть или, к примеру, Мойхер-Сфорима... Ну, ладно. И тут до меня доходит, что зимние каникулы они намерены провести в Швейцарии, в Альпах, на лыжном курорте... "Ну, и как ты к этому относишься?" - говорю я Раечке. - "Нормально". - "Что значит - нормально?" - "Да то и значит, что значит. Нормально - и все". - "А тебе не кажется, что все это до добра не доведет?.. Еврейка и немец - хороша парочка, да если еще прибавить их дедушек, которые в свое время с большим удовольствием пристрелили бы один другого... Что ты на это скажешь?" - "Скажу: папочка, очнись, двадцатый век на исходе, а ты как застрял на своей Торе и десяти заповедях, так и видеть ничего больше не хочешь..." - "А что именно должен я увидеть?.." - "Что?.. Да то, что весь мир смотрит одни и те же фильмы, носит одни и те же джинсы, слушает одну и ту же музыку, танцует одни и те же танцы, и как ты тут отличишь - еврея от немца, испанца от итальянца..." - "Но Гитлер, - говорю я, - прекрасно умел это делать... Особенно если речь шла о евреях..." - "Папочка, - говорит она, - как ты не понимаешь: нет больше Гитлера, и Германия стала другой, и немцы стали другими, все, все стало другим..." Вы заметили, каким тоном разговаривают здесь, в Америке, дети со стариками?.. Как с глупыми несмышленышами. А как иначе?.. Они вовсю шуруют на компьютерах, а мы в них ни бэ, ни мэ. Они становятся программистами, хорошие программисты - нарасхват, а мы даже толком не знаем, что такое - программа, с чем ее кушают. А главное - они зарабатывают по двадцать-двадцать пять долларов в час, а мы экономим на каждом дайме, каждом квотере... Отсюда и отношение к нам соответственное, а как иначе?.. "Послушай, Раечка, - говорю я, - неужели ты думаешь, что за какие-нибудь сорок-пятьдесят лет мир кардинально переменился?.. Торе, - говорю я, - три тысячи лет, но в ней не устарела ни одна строчка..." - "Не знаю, папочка, как там насчет Торы, но знаю одно: в наше время нации - это, если хочешь, условность, предрассудок... И если ребята нравятся друг другу - дай им бог, это такая редкость нынче!.. Не будем им мешать..." - "Но ты полагаешь, что за эти годы все немцы полюбили евреев?.. Что антисемитизм, который существовал там сотни и сотни лет, взял и умер?.. Что треблинки и освенцимы возникли - так, из ничего?.. Думаешь, что родные, дети и внуки, не ищут оправданий для дедушки-фашиста?.. Не говорят, что он служил своей родине, Германии, был ее патриотом? И никакого отношения к Холокосту он не имел, про крематории, где сжигали трупы, и газовые камеры - знать не знал и ведать не ведал?.. И что если что-то и было, то евреи сами виноваты, нахапали столько золота, что вызвали гнев немецкого народа, чем и воспользовался - да, только воспользовался!.. - Гитлер..." - "Папочка, - говорит она, - но ты рассуждаешь так, будто всю жизнь прожил в Германии, а между тем..." - "А между тем, - говорю, - всю жизнь я прожил в России, а как там относятся, скажем, к Сталину и вчерашним палачам?.. Разве не похоже?.. Разве не стараются их обелить, очистить, доказать, что все они патриоты, заботились об интересах отечества, а если кое-где перегибали палку, так от чрезмерной этой любви... И кто там, к слову, стоит сейчас у власти?.. Да все те же партайгеноссе!.. А евреи. С одной стороны, говорят, от них все беды, которые обрушились на Россию, а с другой... С другой - их даже кое-где допускают до власти, чтоб, когда понадобится, превратить в козлов отпущения... Старый трюк!.." - "Папочка, - говорит она, - все это очень интересно, только извини, у меня вторая линия..." Вы заметили, здесь такая мода: не говорят - "заткнись!", "замолчи, ты мне надоел!..", а говорят: "Извините, но у меня вторая линия..." "Пуская они там подождут, со своей второй линией, - говорю, - пускай она провалится в тартарары, твоя вторая линия, у нас дела поважнее!.. И ты думаешь, говорю я, нашей девочке, нашей Риточке, сладко придется в этой фашисткой семейке, если до этого дойдет?.. Что там никто никогда не скажет ей... Ну, ты сама понимаешь, что я имею в виду... И ее сердечко не сдавит судорога, а голова не расколется на тысячу кусков - от боли, от обиды?.. Так вот, если все это случится, тогда, только тогда она вспомнит и почувствует, что она - еврейка... Не наше ли дело - уберечь ее? И чтоб не наши враги, а мы сами объяснили ей, кто она есть..." - "Прости, папочка, - говорит Рая, и я чувствую, как трубка в ее руках накаляется и жжет ей пальцы, - прости, но у меня вторая линия..." - "Да черт с ней, - говорю, - с твоей второй линией!.. - и продолжаю, но постепенно до меня доходит, что говорю я в пустую трубку..."