Ромен Гари - Головы Стефани (Прямой рейс к Аллаху)

— Если ему что-нибудь известно, он заговорит! — заверил он Руссо, пока они мчались на скорости сто километров в час по дороге, ведущей к офису «Ассошиэйтед пресс», откуда непрерывно названивали по радиотелефону.

Руссо никак не прокомментировал это. Лучший способ удостовериться, что какой-либо тип будет молчать, это иметь его у себя под рукой в четырех стенах.

Представителем «Ассошиэйтед пресс» в Тевзе был седовласый индиец, пухлый и нервный, делавший отчаянные усилия, чтобы флегматично курить старую добрую трубку настоящих мужчин, которые в любых обстоятельствах сохраняют ясность ума.

— Позвольте сказать, что я сыт по горло вашим фольклором, — заявил он господину Дараину, как только увидел его на пороге.

Он наклонился, выпрямился и положил рядом со своей пишущей машинкой нечто, что ранее принадлежало господину Мирзе Насреддину, адвокату и одному из главных представителей шахирского меньшинства в парламенте. Руссо пересмотрел фотографии всех пассажиров «Дакоты» и отныне был уверен, что никогда их не забудет… Насреддин был личным советником принца Али Рахмана.

«Ассошиэйтед пресс» любовался произведенным эффектом. Он опирался локтями о стол, соединив кисти, при этом его пальцы упражнялись между собой в приемах кеча.

— Надо сказать всю правду и сказать ее немедленно! — кричал он. — В противном случае вы восстановите против себя все мировую общественность!

— Правительство сделает подробное заявление об истории с самолетом, как только соберет все факты, — ответствовал господин Дараин. — Как к вам попало…

Он легонько ткнул концом своей трости в нужном направлении.

— Вернулся после сиесты и нашел ее перед дверью своего кабинета! — прорычал АП.

— Успокойтесь.

— Я немедленно отправляю каблограмму со всей этой информацией! Ее здесь не знают разве что глухонемые и…

— Да будет вам известно, что начиная с этого момента вся телефонная и телеграфная связь с заграницей прервана, — проинформировал его господин Дараин, берясь за телефон.

— Чрезвычайное положение? И что означают все эти армейские грузовики во всех стратегических пунктах? Вы боитесь государственного переворота? Или вы его ждете?

— Если бы происходило нечто столь важное, я бы не терял времени с вами, — сказал господин Дараин. — Журналисты отныне должны передавать свои депеши через министерство внутренних дел. Это временная мера. Также должен вам заметить, что подразделения сил безопасности, находящиеся в моем ведении, даже не покинули мест дислокации… Это должно вас успокоить.

АП внимательно смотрел на него.

— Кто-то играет по-крупному, — сказал он. — И, по-моему, я знаю, кто…

Господин Дараин говорил по телефону. АП подмигнул Руссо, бросил взгляд в направлении спины начальника полиции и провел себе по горлу рукой как лезвием ножа — жест, известный всем.

Господин Дараин повесил трубку.

— А теперь прошу меня простить…

Он улыбнулся Руссо, зажал трость под правым локтем и вышел, другой рукой держа за волосы то, что раньше было лучшим политическим умом Раджада.

АП встал и подставил лицо вентилятору.

— Хотите верьте, хотите нет, но я люблю эту страну, — проговорил он. — Это Мекка журналистов… Можно поставить крупную сумму на то, что каждое здешнее арабское посольство уже получило свой подарочек. Их было четырнадцать. Через несколько часов начнется великое празднество приемников… Довезти вас до дома?

Руссо предпочел несколько преждевременно воспользоваться приглашением Хендерсона на обед и попросил отвезти его в посольство. Теперь у него было настолько ясное представление обо всем этом деле, что он — коль скоро они находились на Ближнем Востоке — был уверен, что заблуждается.

Мир вокруг был залит алым, и свет, проникая через вход, стлался по полу шатра, личного подарка Ибн Сауда после сражения под Динхаром. Африкандер в умиротворенном молчании встречал час молитвы, когда от здешних мест до Саны и от Омана до Суэца каждая человеческая пылинка падала ниц, чтобы воздать должное богу; сам он в его существование не верил, однако считал, что он неимоверно полезен и как таковой заслуживает свое имя Всемогущего. Главное было иметь этого великого несуществующего на своей стороне.

Он был невысоким, с оголенным массивным черепом, отмеченным посередине небольшой впадинкой, — бин-мааруф называли ее «седлом»; его лицо с бледно-серыми глазами и коротким крючковатым, как клюв совы, носом над тонкой линией губ куда больше выдавало возраст своей окаменевшей неподвижностью, нежели морщинами. Борода была тщательно выкрашена хной и в знак почтения к Пророку, и для того, чтобы скрыть седые волоски. Его руки и кисти оставались такими же сильными, как и у его балтийских предков, привыкших к тяжелым мечам и щитам. Последний из тевтонских рыцарей прибыл на встречу со славой с семивековым опозданием…

Африкандер достал из кармана снимки и взглянул еще раз. Идеально. Гораздо сильнее и выразительнее, чем все, что они делали до сих пор в других местах в стиле «фотографий зверств»…

Он улыбнулся и принялся мерить шатер шагами, поглаживая бороду. Хвала Аллаху, конечно, но и сам он постарался, как мог. Через несколько часов все приемники от Персидского залива и Суэца до Багдада начнут беситься от ярости… Американка должна была умереть еще…

Он бросил взгляд на часы.

…еще четыре часа назад. «Власти Тевзы устранили свидетеля, который отказывался молчать…» Он почти слышал гневный голос диктора.

Посреди шатра Селим, его утешение на старости лет, когда любовь становится мужской дружбой и товариществом, склонился над коротковолновым «Осадой» — самым маленьким, самым легким и, вероятно, самым мощным из миниатюрных радиопередатчиков. Берш терпеть не мог электронику. Она была врагом свободы. Проклятые приборы уничтожали пространство и пускали по вашему следу своры невидимых собак. Но нельзя было отрицать и их пользу. Он понял это сразу же после войны и послал Селима в Цюрих, в Высшую политехническую школу. Тот вернулся первоклассным специалистом. Он настраивал «Осаду» спокойной и уверенной рукой.

Селиму было сорок лет. Уже… Его волосы начинали седеть. Он был ребенком, когда Берш заприметил его на улице Джидды и влюбился в него. Больше четверти века они делили одни и те же опасности, одну и ту же борьбу…

— Вызывает Мендоса.

Голос пересекал две тысячи километров пустыни, оставаясь таким отчетливым, что, казалось, его можно было пощупать.

Селим тотчас же сменил частоту. Начиная с этого момента импульсный модулятор автоматически проделывал то же самое каждые три секунды: эффективней, чем самое мощное глушение…