Ромен Гари - Головы Стефани (Прямой рейс к Аллаху)

— Не думайте больше об этом, — взмолился Руссо.

Салтер сказал, что это не пройдет еще несколько месяцев, и даже потом от него потребуется много нежности и терпения, чтобы помочь ей забыть.

— Впрочем, все искусство сюрреалистов основано на контрасте между абсолютно банальным предметом и средой, в которую его помещают. Ни Дали, ни Магритт никогда ничего другого и не делали… В конечном счете, с художественной точки зрения Хаддан — страна авангарда… Например, мне думается, что если бы все повернулось по-другому, то контраст между отрубленной головой топ-модели, которую привыкли видеть на снимках в журналах мод, и саблями был бы вполне в духе Магритта…

— Да ведь все это уже в прошлом, — с отчаянием произнес Руссо. — У нас еще пять часов до вылета. Вам бы немного поспать… Доктор Салтер…

— Пять часов? Так это здорово! — воскликнула Стефани. — Может, еще что-нибудь случится…

Они застегивали чемоданы, когда явился Али Рахман с букетом алых роз и подарками, один из которых был размером с арбуз. Стефани поспешила вскрыть упаковку, но это был всего лишь огромный шоколадный торт гезра — типичный продукт хадданского кондитерского искусства. Она была немного разочарована, но не преминула высказать положенный восторг и расцеловать юношу в обе щеки. На Али Рахмане был синий блейзер и серые фланелевые брюки, но этот строгий наряд совсем не помогал ему сохранять британскую флегматичность. Он был охвачен радостным волнением, даже ликованием, которое переливалось через край потоком слов — их красноречие еще произведет фурор в политических дебатах…

— Я провел утро в президиуме Совета, где только что приняли важное решение, касающееся лично меня, — сообщил он. — Вам, вероятно, известно, что по закону совершеннолетие у нас наступает в восемнадцать лет. Мне через месяц исполнится пятнадцать… Очевидно, что в силу полученного мною воспитания и приобретенного политического опыта я несравнимо более развит, чем какой-нибудь неграмотный тридцатилетний крестьянин, но на это можно совершенно справедливо возразить, что я пользовался привилегированным положением, которого бы у меня не было при действительно демократическом режиме как нынешний… Это ставит перед правительством сложную проблему, потому что мои сторонники, разумеется, настаивают на том, чтобы я играл важную роль в политике… Между тем, правительство только что приняло декрет, в котором однозначно выражает свое стремление к примирению и согласию с Раджадом и к созданию братского союза… Этот декрет официально постановляет, что в прошлый день рождения мне исполнилось восемнадцать лет, а в следующем месяце исполнится девятнадцать, а не пятнадцать… Лучшего доказательства политической мудрости дать невозможно. Я собираюсь отправляться в поездку для встреч со своим народом — я хочу сказать, с шахирами, под «своим народом» я попросту подразумеваю свой собственный… У меня нет никаких личных амбиций, я хочу лишь служить своей стране, новой федерации Хаддана… Разумеется, против меня выступит левое крыло социалистической партии, но все мы знаем, что это подрывные элементы, состоящие на жаловании у Пекина… Мы сделаем из этой страны образец демократии и гуманистического социализма, который окажет благотворное влияние на весь регион Персидского залива…

Руссо сидел на кровати и посасывал потухшую сигару.

— Ну что же, желаю вам весело отпраздновать день рождения, — сказал он.

Стефани держала руки Али в своих.

— Это чудесно, чудесно! — повторяла она, рыдая от радости, счастья и любви между народами. — Я приеду на вашу коронацию… Ой, извините, я хочу сказать, на ваши выборы.

— Разумеется, первое, что нужно сделать, — это провести ирригацию, — важно заявил Али. — Пустыня еще расцветет… Затем — огромный рывок в сфере образования… Мы обратимся за кредитами к Международному валютному фонду… еще — развивать туризм… не принося при этом в жертву наши культурные традиции и фольклор…

— Только не фольклор! — воскликнула Стефани. — Только не его!

— Кстати, вам известно, что наш друг господин Дараин назначен министром внутренних дел?

— Да, — сказал Руссо. — Я был рядом, когда он получил это известие. Он думал, что спокойно окончит свои дни среди роз, но любезно согласился…

— У этого человека есть враги во всех политических партиях, — не без зависти сказал Али. — Именно поэтому в нем никто не сомневался… Он очень ловок, и он верно служил моему отцу…

Господин Дараин явно нашел в Али Рахмане надежного союзника.

Молодой принц-демократ настоял на том, чтобы проводить их до самолета. Собственно, многие видные деятели пришли попрощаться со Стефани, в том числе — новый председатель Совета господин Самбро, начальник Бюро по туризму, бывший также и председателем хадданского «Ротари клуба», глава протокольного отдела министерства иностранных дел, директор Национального банка, который являлся одновременно и владельцем отеля «Метрополь», и улыбчивый усатый человечек, украдкой сунувший в руку Стефани конверт.

— От Его Превосходительства господина Дараина, — прошептал он. — Это личные вещи, которые вы случайно потеряли…

Стефани открыла конверт. Внутри были все фотографии, которые она сделала в самолете.

Она внимательно просмотрела их одну за другой. Снимки очень удались, особенно те, на которых был Бобо: прекрасно вышло выражение мягкого упрека на его лице.

— Поблагодарите министра от моего имени, — сказала она. — Я очень тронута его внимательностью.

Она показала фотографии Руссо.

— Взгляните, наш друг Дараин вернул мне снимки… Они получились неплохо, вы не находите? Особенно если вспомнить, что их сделали простым полароидом и что…

Массимо дель Кампо потребовал, чтобы ему показали его фотографию, и она удивилась, откуда он здесь — с протянутой рукой и со своей головой подмышкой… Она услышала омерзительное воркование горлиц, что всюду преследовали ее, и увидела Бобо: он подмигивал ей, а к щеке у него прилип фантик от «Риглиз»… Стефани не смогла удержаться от смеха — это было невежливо, но она ничего не могла с собой поделать — глядя на старого сахиба, шейха, муллу, ну, в общем, на всех тех, кто, казалось, предлагал свою голову Аллаху на подносе для завтрака…

Она уткнулась лицом в плечо Руссо, чтобы не… чтобы не видеть, чтобы… Она рыдала. Прощаться всегда так грустно…

Руссо завладел снимками и сунул их к себе в карман. Али протянул ей огромный букет роз. От них исходил очень сильный и чуть приторный аромат, да еще этот их алый цвет… Стефани дала их стюардессе, попросив положить в хвосте самолета, рядом с синьором дель Кампо… Доктор Салтер и медсестра помогли ей подняться на борт. Стюардесса «Хаддан эйрлайнз» в чудесном изумрудном сари подошла с полагающимися конфетами… У нее было красивое лицо с томными и одновременно веселыми глазами, и сердце Стефани сжалось от нежности и жалости. Она потянулась к стюардессе и взяла ее за руки…