Сергей Юхин - Операция выбор Ы!

— Подумаем, — спокойно сказал я, — может, пригодится. Она надежная.

— Будет помощником капитана, — он сам был в нее влюблен. Как, впрочем, и половина нашего класса, — капитану необходим помощник…

Толстый осекся. Вопрос с капитаном долгое время оставался открытым. По сути, претендентов было два — Толстый и я. Но официально, ни кто еще не вступил в должность. И тут меня осенило :

— Такому кораблю нужны два капитана. Один не справится.

— Правильно, — его конопатое лицо просияло, — правильно! Такой громадный кораблище. Мало ли, что случится.

Щекотливый вопрос был решен к обоюдному удовольствию. Список кандидатов на полет быстро рос. Герметичный мир космического корабля окружил нас своим титановым корпусом, защищая от алчного империализма, будущих революций, инфляций, неверных жен и триппера. Лазерные пушки уничтожали метеориты и врагов. Запасов кислорода и воды хватит на всю жизнь. До отъезда Толстого в Грецию оставалось 12 лет. До прыжка оставалось двадцать лет. До убийства… Нет, все по порядку.

— Все на поле! Последний инструктаж и подгонка снаряжения! — Лена пыталась выстроить наши непослушные тела в шеренгу.

Господи! Где ты? Где Толстый, где Люся, мама, папа, Андрюха, соседи и друзья? Почему я один стою на этом поле в неудобном снаряжении и задыхаюсь. Кто эти чужие люди? Где милый Квакин? Это не он. Его подменили. Я одинок в этом узком пространстве между твердым небом и желтой землей! Мне тут тесно. Выпустите меня! Я все понял, довольно. Я знаю, теперь, почему люди покорно идут на казнь, почему не рвут зубами горло конвоира, у них свело челюсти, у них слабые руки, у них нет времени на мелочи, надо успокоить сердце, надо подумать о чем-то важном… А вдруг, казнь отменят ?!!! Самолет поломается, не дадут коридор…? Мотор гудит, щелкает затвор, посылая патрон в последний путь, цепочка обреченных втискивается в брюхо аэроплана, тесно, очень тесно, я не выдержу, быстрей бы, да взлетай ты, сука, каска давит, дайте воздуха, зачем открыли дверь?!!! Пристрелочный парашют, хочу на землю, неужели сейчас, СИГНАЛ, я его услышал, его невозможно не услышать, приготовиться, я сам, без рук, что я ТУТ делаю?! — там пустота… Облака!!! Я смогу, я смогу, ясмогуясмогу, я смогу, ГОТОВ? «Готов!» ПОШЕЛ! Я….Ххыы…

Трава. Я видел каждую травинку. Я улавливал все запахи земли. Земли. ЗЕМЛИ! ЗЕМЛИ!!! Вокруг меня приземлялись парашютисты и начинали перекрикиваться, сворачивали снаряжение, торопились уйти с поля. Непослушными руками я быстро комкал шелк, толкал его в мешок, меня шатало от адреналинового опьянения, сквозь вату только что пережитого до меня доносился радостные возгласы Квакина, я кричал в ответ, он радостно орал, не понимая меня, только индейские гортанные звуки победы, без слов, жесты счастливых друзей, смешные каски можно снять, огромное, далекое небо, мы там были, мы спустились с него, это наше небо, наша рыжая трава, наши женщины, я скальпировал свой ужас, он оживет, потом, обрастет щетиной, раскрасит лицо боевой краской, но я буду готов. Спасибо, Саня, спасибо, брат!

Я сидел перед телевизором, немой, потерянный, оглушенный и не верил своим глазам и ушам. Привычный мир рушился и, явно, по чьему-то заказу. Мою уютную вселенную топтали, продавали и меняли на будущую неприкосновенность, возможные дивиденды, иллюзорную свободу и бесплатный кофе. Флаги, флаги, флаги, митинги, барабаны, суровые лица, счастливые лица, яростные лица, старушки, студенты, психи, интеллектуалы, эстеты, шахтеры… Что творится? Я перестал мыслить трезво, заразился от экрана общим психозом, болел тяжело, мучительно, не брился и спорил, спорил, спорил… С самим собой, с женой, друзьями с телевизором и соседями. Хотел выключить источник заразы, но не мог найти силы. Иногда, отключал звук, чтобы поесть, не чувствуя вкуса, косился на экран и курил. Курил до еды, во время еды и после. Курил на кухне, в туалете и на ходу. Звонил Квакину.

— Новости есть?

— Все под контролем, — неуверенно отвечал Саня.

— Кокой там контроль?!!! Ты видишь, что творится?

— Не смотри телевизор. Не забивай голову. Ребята работают…

— Какие, на хрен, ребята? Мы чего сидим? Что в партии говорят? Ты в штаб заходил?

— Заходил. Все сидят смирно. Указаний не давали. Велели ждать.

— Чего, бля, ждать? Дождемся… Я взорвусь! Давай хоть листовки расклеим…

— Все будет нормально. Узнаю новости — позвоню.

— Хорошо, жду.

РЕВОЛЮЦИЯ. Я всегда боялся этого слова. Те, кто не боится — явные имбецилы. Или зарабатывают на этом деньги. Ни одна революция не принесла счастья. Даже победившим. Только дербан иностранных инвестиций избранными, трупы с обеих сторон, разбитые семьи, разруха, тюрьмы и торопливые стыдливые казни. Мародеры и проститутки выписывают мандаты и вершат судьбы. Смерть и смрад. А после победы — расстрелы врагов революции и собственных храбрых эскадронных командиров. Тюрьмы забиваются до отказа, стены домов изуродованы лозунгами, а подворотни — испражнениями. Пропали мыло и соль. Это было. Это будет. Ну, может не расстрелы, а уголовные дела. Может не хлеб, а газ. Не соль, а бензин. Ведь это уже было с нами! Как можно забыть?

Я ошалел от бездействия и невозможности высказаться. Механически переключал телевизионные каналы. Флаги, флаги, флаги… Я ненавидел все это, но не мог стоять в стороне. Я, ленивый, сытый и не глупый человек не мог оставаться у экрана. Мне хотелась в экран. Пусть это бессмысленно, пусть все — суета, пусть!

— Новости есть?

— Все под контролем.

Только скажите, что я нужен, назначьте время и место сбора! Я приду.

— Новости есть?

— Все под контролем.

Дайте транспарант, ленточку на рукав, познакомьте меня с единомышленниками.

— Указания не поступали.

Я забыл, какой день недели, время года… Заказчики заморозили выплаты, поставщики не присылали материалы. РЕВОЛЮЦИЯ. Половина страны на майданах. Они обучены на тренингах, они долго готовились; это не стихия, работа проведена блестяще, правильно говорят, организованно передвигаются. Какие отработанные улыбки! Куда нам, ошарашенным и хилым, до этого слаженного механизма! Какие могут быть дебаты?! Нас распнут на энэлпишных крестах, нам поломают суставы новейшими политтехнологиями и бросят в придорожную канаву, наблюдать праздничное шествие новых хозяев. Но, пока я в здравом уме, хочу стоять среди оранжевого моря с собственным флагом, на котором напишу свое имя, не ради призрачной победы, а чтобы все знали, что кто-то думает иначе. И мне страшно, но я верю — на другом майдане стоит такой же человек, с другим флагом, другим именем на флаге, один, и верит, что я тоже стою.